Декстер обвел взглядом большие экраны оперативного центра. На них изображались траектории ракет, приближавшихся к стране. А также удалявшихся от нее. О да. Да. После ланча будет сниматься сцена, в которой начальник штаба ВМС проинформирует его о том, что группа авианосцев «Нимиц», посланная для уничтожения президентского дворца Мумдука бин Шамирца — «Полоумного Али», как все его называли, ненавидящего Америку правителя Гадганистана, — дала залп крылатыми ракетами. «Нашего друга Полоумного Али ожидает приятный, теплый сюрпризик. О да. Да». Декстер живо представил себе две крылатые ракеты, тандемом несущиеся к цели, поднимаясь и опускаясь в согласии с неровным рельефом невозделанных земель Гадганистана, представил, как они пролетают мимо минарета, как выхлопы их ракетных двигателей опаляют призывающего правоверных к молитве муэдзина. Муэдзин, вопя, летит, точно живой факел, на землю. «Хороший штрих. Ушлые ребята эти сценаристы. Берут много, но ребята толковые». Что же, это следовало сделать, не так ли? Другого выбора Полоумный Али ему не оставил. Он пытался урезонить идиота — снова, и снова, и снова. Обращался к ООН. Предлагал концессии. Торговые соглашения. Лекарства в обмен на нефть. Заключение дипломатических отношений. И получал одни отказы. «Ну, ничего не поделаешь, друг мой Али. Будь по-твоему. Этот президент больше херней… ерундой заниматься не будет». Митчелл Любшторм не собирается тихо сидеть на месте и ждать, когда его оружие морально устареет, а какой-то козел с обмотанной полотенцем башкой обзаведется ядерной мощью. Адские колокола, да на этот раз даже французы и те на его стороне. «Allons, enfants de la Patrie…»

И все же… как ему одиноко. В такие минуты только президент, на плечи которого ложится ответственность за принятие окончательного решения, способен полностью понять, сколь ужасно одиночество власти, изоля…

— Декс.

— Мм? А. Да, Бадди. Что?

— Ты выглядишь, точно «Вояджер», только что миновавший орбиту Плутона. Все нормально?

— Да. Да. Просто… обдумываю ситуацию. Повторяю мои реплики.

— Одиночество власти, а? Поганая штука, верно?

Декстер уставился на Бадди. «Ты об этом и понятия не имеешь. Да и откуда тебе его взять?»

— Может, съешь чего-нибудь?

— Я не голоден, — ответил Декстер.

— Нам до вечера еще кучу сцен надо снять. Так что держи уровень сахара в крови на высоте. Ты должен быть в форме, малыш.

«Малыш? Разве так обращаются к президенту?»

— У меня появилась одна мысль, Бадди, — сказал он. — Обсудим?

— Давай.

— Насчет первой леди.

— А что такое? — опасливо спросил Бадди. Рамона Альвилар творила в роли иронически прозванной Констанцией супруги президента настоящие чудеса. По окончании сцены ее пылкого флирта с директором Совета национальной безопасности Милтоном Суоном даже техники съемочной группы покрылись испариной и то и дело поправляли на себе штаны. — Она отлично работает, разве нет?

— Да, — ответил Декстер. — Актриса она превосходная. Я о другом.

Бадди покивал:

— О чем же?

— Просто мне кажется… ведь она моя жена, Бадди. Первая леди Соединенных Штатов Америки. Как же она может обжиматься с моим советником по национальной безопасности?

Глаза Бадди округлились.

— Таков сценарий, Декс.

— Ну а я не уверен, что мне это нравится.

— Рамона придает нашей истории взрывную силу, большую, чем у крылатой ракеты, которую ты только что запустил.