Терри отыскала ровно то, что ей требовалось: угол Парк-авеню и Семьдесят четвертой улицы, точка пересечения самых дорогих на планете широты и долготы. Двухуровневая квартира на первом этаже старинного теперь уже дома, представлявшая собой то, что принято называть «maisonnette». Декстер в разговоре с женой высказал предположение, что у французов это слово означает «чудовищно дорогая».
— Четыре миллиона? Четыре миллиона долларов? Терри! Пресвятая Мария, благодати исполненная!
— Это Нью-Йорк, Декстер.
— Спасибо, что объяснила. А то я уж решил, что речь идет об алмазных копях Южной Африки.
— Ладно, — сказал Декстер. — Снимаем еще раз. Я с нее одежду зубами срывать буду.
— Вот это дело, тигр. — И Бадди хлопнул Декстера по плечу как мужчина мужчину. — Это по-нашему. И побольше энергии. Брось ее на кровать, введи в ее гавань свой «Нимиц», и дело с концом. Готовы, господин президент?
— Да, да, — ответил Декстер, стараясь всем своим видом показать, до чего ему скучно кувыркаться в постели с женщиной, которой журнал «Пипл» отвел в своем списке самых сексуальных женщин планеты Земля третье место.
Помимо квартиры ценой в четыре миллиона долларов, в голове Декстера Митчелла сидела и еще одна заноза: опубликованные этим утром «Ю-эс-эй тудей» результаты опроса. «Если бы выборы президента происходили сегодня, за кого бы вы проголосовали?» Ответ «За президента Митчелла Любшторма» шел первым — да еще и с тридцатипроцентным отрывом от того, что следовал за ним.
Декстер, держа газету повлажневшими от волнения пальцами, показал ее жене. Терри взглянула на результаты опроса с таким скучливым недоумением, точно перед ней была открытка от тетушки Хэтти, которую ни с того ни с сего понесло отдыхать аж на Бора-Бора.
— Замечательно, дорогой. А еще замечательнее то, что в выборах ты не участвуешь.
— Но, Терри. Ты посмотри на цифры. Тридцать процентов!
— Декстер, — ответила она. — Митчелл Любшторм — это всего лишь телевизионный персонаж.
— Ну и что? — спросил Декстер. — Мы теперь все — телевизионные персонажи.
— Я — нет. Послушай, милый, ты получил приятный комплимент за то, что тебе удалось сделать. Тем более приятный, что актер ты не профессиональный. Мы все гордимся тобой. Но этот опрос, — Терри усмехнулась, — бессмыслен.
И она добавила веселым тоном матери, пытающейся убедить норовистого шестилетнего сына в том, что идти в зоопарк именно сегодня ему нисколько не хочется:
— К тому же ты и так уже президент.
Декстер вздохнул:
— Это не одно и то же, Терри. Тебе знакомо такое слово «синхронность»?
— Разумеется, — ответила Терри. — Это когда у тебя вдруг появляется куча денег, а в продажу поступает в точности та квартира, какая тебе требуется.
Покончив со сценой страстного примирения в Кемп-Дэвиде, Декстер отправился в свою гардеробную и позвонил оттуда Бастеру «Басси» Скрампу, вашингтонскому поллстеру и политическому махинатору. О Басси Скрампе говорили — ядовито, но точно, — что основу его морали составляет известное заявление Граучо Маркса: «У меня есть принципы. А если они вам не нравятся, у меня найдутся другие».
— Мистер президент! — радостно воскликнул Басси. Они знали друг друга лет уже сто. — Как там «Нимиц»? У меня мурашки по коже бегут каждый раз, как ты упоминаешь о нем, ей-богу!
— Хрен с ним, с «Нимицем», — ответил Декстер. |