— Поплачь, легче станет, — сказала бабушка, с грустью и болью глядя на сына.

— Сколько уже плакал. Не становится легче, — всхлипнув, сказал он.

— Не надо плакать! — мотнула головой Юля.

Она и сама уже собиралась расплакаться.

— Не буду. — Папа козырьком приложил ко лбу ладонь, чтобы Юля не видела его слезы.

— Не надо! — Девочка просительно сложила на груди ладошки.

— Не будет, бедная детка, не будет. — Бабушка обняла ее, отвела в комнату, уложила в кровать.

— Я не бедная детка, — мотнула головой Юля.

— Нет, конечно…

Бабушка села прямо на пол. И нежно гладила Юлю по волосам до тех пор, пока та не уснула.

А утром Юля узнала недобрую новость. Оказывается, ее отец ушел искать маму. Ушел и пропал. Бабушка рассказывала об этом дрожащим голосом, и слезы текли из ее глаз.

— Значит, мама ушла далеко. И папа долго будет ее искать. Чем дальше она ушла, тем дольше он будет ее искать.

— Очень далеко ушла, — всхлипнула бабушка. — Очень далеко.

— Папа обязательно ее найдет.

— Вернет. — Бабушка посмотрела на окно и ладонями закрыла лицо.

— И домой заберет.

Юля понимала, что бабушка темнит, ей и самой хотелось плакать, но детская вера в доброе и светлое сдерживала слезы. Она не могла не верить, что папа вернется. А если он еще и маму обратно приведет.

— Заберет. Обязательно заберет… Ты пока дома побудь, а мне сходить надо…

— Куда сходить?

— Надо. — Бабушка беспомощно махнула рукой на дверь.

Она ушла, закрыв Юлю на ключ. Вернулась она поздно вечером. И спать Юлю уложила. Она гладила девочку по волосам, а из ее глаз катились слезы.

— Папа обязательно вернется, — приговаривала она. — Обязательно вернется.

Утром она ушла снова, после обеда вернулась, собрала вещи и сказала, что им нужно уезжать в деревню.

— А как же папа? — возмутилась Юля.

— Он уже нашел маму, — едва сдерживая слезы, сказала бабушка.

— Они что, в деревню собираются вернуться?

— Нет, папа остался с мамой… Он пока что не может вернуться. А если вернутся, то в деревню. И тебя оттуда заберут.

— Ты не врешь?

Бабушка мотнула головой, закрыв глаза. И Юле стало стыдно. Бабушка никогда не обманывала, и как она могла задать ей такой глупый вопрос?

Автобус ехал по тряской дороге, пыль врывалась в салон через щели в полу, через открытые окна. А еще водитель нещадно дымил сигаретой. У Юли слезились глаза, чесалось в носу, она чихала.

Сидящая сбоку через проход женщина в клетчатом платке долго и с насмешкой смотрела на нее. На коленях у нее стояла корзина, и сидящий в ней гусь также смотрел на Юлю. Устало смотрел, грустно. А пухлая девчонка с широким и будто подрубленным снизу носом щелкала семечки, выплевывая в окно. На пыль, которая лезла в это окно, она не обращала ни малейшего внимания. И Юлей она нисколько не интересовалась, хотя была примерно одного с ней возраста — тринадцать-четырнадцать лет. Хотя, надо сказать, выглядела она не в пример старше.

— Сразу видно, городская фифа! — фыркнула деревенская женщина с гусем.

— Где фифа? — всколыхнулась пухлая девчонка.

Лицо у нее широкое, щекастое, а глазки маленькие, как бусинки, рот тоже маленький, губы тонкие и в налипшей кожуре от семечек.