Изменить размер шрифта - +
Она стала избегать юношу, а через несколько дней заявила Тулси, что уходит из этого дома.

— Что тебе нужно? — не глядя на Аравинду, спросила девушка, резко обрывая цветок и растирая пальцами лепестки.

— Ничего. Просто гуляю по саду.

— Вот и гуляй! Сад большой.

Аравинда остановился напротив нее.

— Я искал тебя. Помнишь, я показал тебе танец? А ты мне ничего не показала.

Кири огрызнулась:

— Мне нечего тебе показывать!

— Если люди смотрят твои выступления и дают тебе деньги, значит, это чего-нибудь стоит!

— На самом деле я ничего не умею, — нахмурившись, призналась девушка.

— Не может быть! — искренне возразил Аравинда и добавил: — Хочешь, я тебя научу?

— Мужские танцы отличаются от женских.

— Знаю. Но я могу показать, как лучше владеть своим телом. И еще ты должна понять одну вещь: танец — это не ремесло, а твоя истинная жизнь.

Искушение было велико. К тому же в присутствии Аравинды Кири не ощущала никакой опасности. Он держался очень доброжелательно и просто.

— Я шудра, — сказала она на всякий случай.

— Вижу. И я шудра. Только не такой колючий, как ты.

Ее глаза вмиг стали похожими на раскаленные угли.

— Ты стал бы колючим, если бы изведал то, что изведала я!

— Что с тобой случилось?

— Тебе не понять, — отрезала Кири.

— Все мы живем в одном мире, а значит, нет ничего, что в конечном счете было бы ясно одному и непонятно другому!

— Мы с тобой живем в разных мирах, — с усмешкой промолвила Кири и, вскинув голову, заявила: — Когда я была еще совсем девчонкой, меня изнасиловали английские солдаты! Можешь ли ты представить, что это такое?!

И юноша неожиданно ответил:

— Могу. Когда я был мальчишкой, меня хотели сделать евнухом.

— Так ведь не сделали!

— Нет. Но я часто вспоминаю те минуты, когда меня привязывали к столбам и точили нож. А еще я представляю, что мне довелось бы пережить. Ужасная боль, унижение, проникающее в душу так глубоко, что его уже не вытравишь, и осознание, что ты никогда не сумеешь изменить того, что свершилось…

Кири замерла. На ее лице отразилось множество чувств, но она не промолвила ни слова. Аравинда терпеливо ждал. Когда девушка наконец пришла в себя, он как ни в чем не бывало спросил:

— Так мы будем заниматься?

С тех пор каждое утро они на два-три часа уединялись в одной из комнат дома Кайлаш. Что они там делали и о чем говорили, никто не знал, только порой оттуда выходила другая Кири, более мягкая, застенчивая, с горящими щеками и повеселевшим взглядом. Она очень смущалась, если ее кожи вдруг касалась горячая и гладкая кожа Аравинды, и старалась не смотреть в его чудесные глаза. Девушка удивилась бы, если бы узнала, что и он находит ее привлекательной — прежде всего, из-за искренности и прямоты, а еще, как ему казалось, удивительного бесстрашия перед жизнью.

Однажды, когда юноша попытался ее поцеловать, Кири не ударила его, не вынула нож, а сдавленно произнесла:

— Не надо! Я никогда не соглашусь принадлежать мужчине, даже если он прекрасен, как бог.

— Почему?

— Потому что я готова отдать себя лишь тому, кто захочет взять меня со всей честью, а это невозможно!

— Почему? — с искренним удивлением повторил Аравинда.

— Потому что я уже не девушка.

Он подошел к ней и заглянул в ее несчастные глаза с таким пониманием и лаской, на какие только был способен.

— Для меня ты — девушка.

Быстрый переход