Рукопись отца вызвала у нас разногласия. Кейт была за публикацию, Савл настаивал на изменениях и сокращениях, а я колебался, удрученный необоснованно жестокими нападками на Каролину. Тут выяснилось, что сделать-то ничего и нельзя. Отец, оказывается, заранее договорился с издателем в Торонто. Мало того, дополнительным распоряжением к завещанию напрочь запретил какую-либо редактуру. Кроме того, как это ни странно, он назначил ответственным за публикацию рукописи именно меня. В результате долгих и тягостных переговоров с издателем было решено, что в тех местах, где я замечу явные ошибки и искажения фактов, я добавлю комментарии, что заставило меня корпеть над нескончаемым чтением. В связи с этим я получил еще два задания. Во-первых, мне разрешили перепечатать последние главы, написанные неверным, неразборчивым почерком — те, в которых Барни рассказывает, как он узнал, что страдает болезнью Альцгеймера (с того места, где описано, как они с Соланж приходят на консультацию к докторам Мортимеру Гершковичу и Джефри Синглтону). А во-вторых, я получил право добавить послесловие, которое затем должно быть одобрено Савлом и Кейт. Им это не понравилось. Мы поругались.

— Да ведь ясно же, что писатель тут я, — надулся Савл. — Кто, как не я, должен приводить в порядок черновик?

— Савл, я на эту работу не напрашивался. Если он выбрал меня, то я просто вынужден подчиниться, потому что его решение окончательно и обсуждению не подлежит. Кроме того — как он сам в этакой его снисходительной манере тут пишет, — я педант и скрупулезно все выполню. И на меня можно положиться в смысле исправления тех мест, где память ему явно изменяет.

— А вот у меня такое впечатление, — вмешалась Кейт, — что многие его так называемые ошибки — цитаты, приписанные там и сям не тем авторам, и тому подобное, — это на самом деле крючки и наживки, заброшенные как раз для тебя. Однажды он сказал мне: «Я знаю, как заставить Майка наконец-то добраться до Гиббона, Одена и множества других авторов. И моя система сработает несмотря ни на что».

— Между прочим, что бы он обо мне ни думал, многих из этих деятелей я уже читал. Но у нас есть одна проблема.

— С Букой?

— Ну вот, опять…

— Кейт, пожалуйста. Давай не будем. Он и мой отец тоже. Но когда он вновь и вновь пишет о том, как все время ждет, что Бука в один прекрасный день появится, он ведь очевидным образом лжет.

— Папа не убивал Буку.

— Кейт, нам так или иначе придется смириться с тем фактом, что папа был не совсем таков, каким прикидывался.

— Савл, замолчи! Ты этого не говорил, и я этого не слышала.

— Черт! Черт! Черт! Как он мог такое содеять!

— Да очень просто: он не делал этого.

Я поставил вопрос ребром перед Джоном Хьюз-Макнафтоном.

— Как правило, — сказал он, — адвокат своего клиента о подобных вещах не спрашивает. Ответ может быть непродуктивен. Но Барни много раз настаивал на том, что показания, которые он дал О'Хирну, — самая что ни на есть неприкрашенная правда.

— Вы верите ему?

— Жюри из двенадцати ничем не запятнанных мужчин постановило считать его невиновным.