– Прости, это не мое дело.

– Почему не твое?

Я пожала плечами и зашагала дальше.

– Не знаю. Наверное, это личное.

– Я рассказал тебе про своих родителей и все их проблемы, а ты считаешь, что сбитые костяшки – мое личное дело?

Я снова пожала плечами.

– Я вышел из себя и выместил гнев на вашем дубе. Видишь? Нет никакой магии, я все еще злюсь время от времени.

Я замедлила шаг.

– Расстроен из-за родителей?

Эллиотт покачал головой. Было видно, что ему не хочется вдаваться в подробности, поэтому я не стала расспрашивать. Мы шли по дороге, которая проходила через нашу тихую часть города и продолжалась уже за его пределами, а привычный нам с Эллиоттом мир необратимо менялся, хотя в тот момент мы этого еще не понимали.

По обеим сторонам улицы стояли дома – маленькие островки жизни и бурной деятельности. Горевший в окнах свет разрывал темноту, черневшую между уличными фонарями. Некоторые окна были закрыты занавесками, и я гадала, как живут обитатели этих островков, наслаждаются ли долгожданным вечером пятницы и смотрят ли телевизор, удобно устроившись на диване с пачкой чипсов или орешков. Возможно, им не приходится тревожиться из-за неоплаченных счетов.

Когда мы подошли к моей калитке, мой островок оказался темным и тихим. Мне бы хотелось, чтобы окна нашего дома светились тем же мягким светом, что мы видели ранее, чтобы у нас тоже был включен телевизор.

Эллиотт сунул руки в карманы, отчего лежавшая там мелочь зазвенела.

– Они дома?

Я посмотрела на гараж. Отцовский «Бьюик» и «Лексус» мамочки стояли на своих местах.

– Похоже на то.

– Надеюсь, я не испортил тебе жизнь еще больше, сцепившись с Пресли.

Я отмахнулась.

– Мы с ней давно знакомы. Сегодня впервые кто-то заступился за меня, не уверена, что Пресли оказалась готова к такому.

– Надеюсь, она перестанет вести себя так, будто у нее палка в заднице.

Я не смогла сдержать громкий смешок, и Эллиотт заметно обрадовался моему веселью.

– У тебя есть мобильный?

– Нет.

– Нет? Это шутка или ты просто не хочешь давать мне свой номер?

Я покачала головой и нервно рассмеялась.

– Честное слово. Кто захочет мне звонить?

Эллиотт пожал плечами.

– Вообще-то, я собирался тебе позвонить.

– Вот как.

Я подняла щеколду, на которую закрывалась калитка, протиснулась на ту сторону. Раздался пронзительный скрип: калитка закрылась за мной, тихо щелкнув. Я повернулась к Эллиотту и ухватилась за изогнутую кованую створку. Он мельком глянул на наш дом, так, словно он был самым обычным, не вызывающим ни малейшего страха. От его храбрости на сердце у меня потеплело.

– Мы практически соседи, так что… уверен, мы скоро увидимся, – сказал он.

– Да, определенно. В смысле… это вполне вероятно, – кивнула я.

– Что ты делаешь завтра? У тебя есть подработка на лето?

Я покачала головой.

– Мамочка хочет, чтобы летом я помогала по дому.

– Ничего, если я заскочу? Притворюсь, что не фотографирую тебя.

– Конечно, если мои родители чего-нибудь не учудят.

– Тогда ладно, – подытожил Эллиотт. Он слегка расправил плечи, став чуточку выше, и попятился. – Увидимся завтра.

Он повернулся, чтобы идти домой, и я последовала его примеру. Медленно дошла до крыльца, поднялась по ступенькам. Покоробленные доски, которыми было обшито крыльцо, заскрипели под моим весом (хотя я весила неполные пятьдесят кило). Этот звук вполне мог потревожить родителей, однако в доме по-прежнему царило безмолвие.