Александр Грин. Веселая бабочка
Барон подарил Мери письменный стол. Эту дорогую вещицу (дамский письменный стол неприятно называть мебелью) он купил нетерпеливо и радостно, предвкушая ласковую улыбку женщины. Ей, конечно, необходимо было писать на чем-нибудь свои записочки-лилипуты. Она действительно улыбнулась и благодарила барона и даже, привстав на цыпочки, поправила ему, под огненной бородой, галстук. Барон чмокал губами, мурлыкая от восторга. Мери была танцовщица и жила на содержании у барона. Осуждать ее за это не следует, — все дети любят сладкое и все хотят кушать. Мери не любила барона. Она жила прошлым и мучилась им. Но в ярком ее лице не было ничего заметно. Посмотрим дальше.
Барон ушел. Мери подняла руки, соединив концы пальцев. Свои сильные чувства и мысли она выражала всегда танцами. Теперешние ее бессознательные движения, лениво изменяя позы нежного тела, созданного для поцелуев и глаз, казались острым желанием покинуть навсегда землю, несясь в дивный рай неги, описанный Магометом. Она как бы взвивалась. Пальцы ее ног в маленьких туфлях едва касались пола. Трудно было заметить в ней золотник тяжести. В зеркале с золотыми гирляндами, важно сдвинув тонкие брови, танцевала вторая Мери. Был вечер: иллюминация улицы сверкала на черном окне белыми, красными и голубыми шарами. — О Мери, Мери! — вздохнул, проходя мимо ее дома, молодой поклонник, очень несмелый. — Мери! — простонал в другом конце города старик, тоже поклонник. — Мери! — сказал купец, ударив по столу кулаком. — Мери! — заплакал член общества одиноких. — Барышня Мери! — проникновенно сказал дворник ее дома. И еще много людей вспоминали в этот вечер красотку Мери, великодушную пленницу жизни. Она же, кружась в сверкающей комнате, дотанцовывала свое случайное настроение.
После далекого, в передней, звонка, Мери остановилась. Холеная, льстивая горничная, войдя, сказала, что пришел неизвестный человек в старом пальто. Мери кивнула. Когда появился неизвестный, она с неудовольствием помотала головой: человек был весьма грязен. Видимо, он был из мира пропойц. Жалкий, детский лоб с густыми бровями, сеть морщин, красный нос, и быстро бегающие, опухшие глаза ясно выдавали «стрелка». Он, скрипя рыжими сапогами, подал запечатанное письмо. Мери прочла, всплеснула руками, заплакала и упала в кресло, топая ногами от боли. Затем сквозь раздвинутые на мокром лице пальцы один ее глаз, несчастный и влажный, взглянул на понурую фигуру бродяги. — Это… очень далеко? — Она всхлипнула еще раз и встала, вытирая глаза крошечным комочком платка. — Извините — не близко. И без меня, осмелюсь сказать, трудно вам будет разыскать. Жилище сложное. — Едем! — Мери неистово позвонила, чтобы одеться. — Идите в переднюю! Идите… я сейчас!
Извозчик вез странную пару от главных улиц, сетью угрюмых переулков, к заставе. Мери беспокойно ворочалась, понукая извозчика словами и зонтиком. Замысловатое перо ее шляпы тряслось над ухом бродяги. Взволнованная, нарядная женщина угнетала его своим присутствием. Электрическая, душистая перчатка ее то и дело стискивала руку проводника в порыве горького нетерпения. Он хмуро ежился и, наконец, боясь прикасаться к странному существу, устроил свои ноги так, что они болтались снаружи. Мери почти молчала. Она боялась спрашивать. Коляска несла их в местах, где было меньше движения, с напуганной быстротой лихача. Характер улиц постепенно менялся. Грязнее и ниже становились дома, неровнее — мостовая, улицы — уже, фонари — реже. |
