— Слава богу! — вслух проговорила Марфа Даниловна, кончив молитву.

Оглянувшись, она увидела что Катя спряталась за диваном и горько плакала.

— Ты это о чем, дурочка? — ласково спросила Марфа Даниловна.

— Мама, я так… — бормотала девочка, стараясь улыбнуться сквозь слезы. — Мне так хорошо…

Катя не умела объяснить, что она сейчас чувствовала, но это не мешало ей понимать всю торжественность происходившего. Марфа Даниловна молча обняла дочь и молча поцеловала её в голову, что случалось с ней очень редко, — она держала детей строго и не любила нежностей. Сейчас мать и дочь понимали друг друга, как взрослые люди.

— У меня будет синий мундир с серебряными пуговицами, — хвастался Сережа, размахивая руками. — И кепка, и шинель… да.

Мальчик прищелкнул языком, а потом показал его сестре самым обидным образом.

— Сережка, ты, кажется, последнего ума решился? — окрикнула Марфа Даниловна и прибавила ласково:- устала я до смерти, Катя… беги в кухню, поставь самоварчик.

Поступление Сережи в гимназию для семьи Клепиковых было настоящим праздником. Марфа Даниловна даже позабыла переменить парадное шерстяное платье на ситцевое, как это случалось только в пасху или рождество. Маленькой Кате именно так и казалось, что у них большой праздник, нет, больше — теперь всё будет другое.

Чай прошел самым веселым образом и тоже по-праздничному. Обыкновенно Марфа Даниловна выпивала свои две чашки урывками, между делом, а теперь сидела и разговаривала. У ней явилась потребность выговориться. Душа была слишком полна. В обыкновенное время она редко разговаривала с Катей, а теперь говорила с ней, как с большой. Дорогой в гимназию она начерпала грязи в калошу — это хороший знак. Сережа струсил, а в приемной чуть не подрался с чиновничьим сыном Печаткиным — тоже мать привела на экзамен. Ничего, славная такая женщина, разговорчивая. Сейчас с швейцаром познакомилась и шепнула потихоньку, что гимназисты зову; старика-директора генералом «Не-мне», — всё-то она знает, эта Печаткина. Обо всём успели переговорить, пока дожидались очереди, да еще принесло тут жену управляющего контрольной палатой m-me Гавлич. Вся в шелку, так и шуршит… Сунула швейцару целый рубль, ну, её не в очередь и пустили. Богатые-то всегда впереди… А Печаткина, надо полагать, такая же голь перекатная, как и мы, грешные. Потом поповича привели, по фамилии Кубов — попик такой бедненький, боязливый, всем кланяется. А попович бойкий и всё кулаки показывал Сереже.

— Это всё будут Сережины товарищи, — любовно заметила Марфа Даниловна, с некоторой гордостью поглядывая на своего любимца. — В гимназию только поступить, а там все равны — и богатые и бедные. Нужно только учиться… Ну, Печаткина-то — её Анной Николаевной звать — первая проскользнула к директору, а мне пришлось еще подождать. Уж так это тяжело ждать, Катя!.. Потом выходит Анна Николаевна, веселая такая, а у самой на глазах слезы — и смеется и плачет от радости, что определила своего-то оболтуса. Ну, потом уж мы с Сережей пошли… Не помню, как и в кабинет вошла. Директор седой такой, лицо сердитое и голос сердитый, а глаза добрые. Увидал Сережу и говорит: «Ну, бутуз, что ты мне принес?» А Сережа…

— Мама, я не струсил… — хвастался Сережа, припадая всем лицом к блюдечку с горячим чаем.