Матушка нутром чуяла, что в ход было пущено какое-то волшебство, однако не была уверена, что сможет назвать какое именно.
Дело было в голосе Витоллера. Все, о чем говорил комедиант, мгновенно преображалось.
«Только полюбуйтесь на этих двух, сразу хвосты распустили», – проворчала про себя матушка. Нахмурившись, она остановила собственную руку, которая вдруг вознамерилась пригладить торчащие во все стороны, словно железная стружка, кудряшки, и многозначительно откашлялась.
– Нам нужно побеседовать с тобой, господин Витоллер. – Матушка многозначительно ткнула пальцем в сторону актеров, которые, разбирая декорации, явно сторонились ревностной поклонницы сцены. Все же матушка сочла должным перейти на шепот. – Наедине, без посторонних.
– Сударыня, я весь к вашим услугам! – вскричал толстяк. – Что до меня, то я нынче обретаюсь вон в том достопочтеннейшем караван-сарае…
Ведьмы рассеянно оглянулись. В конце концов Маграт робко уточнила:
– Ты, наверное, имел в виду таверну?
Большая зала Ланкрского замка из всех щелей продувалась сквозняками, а у нового камергера двора имелись старые нелады с мочевым пузырем. В данную минуту камергер раболепно извивался под грозным оком ее светлости.
– Бесспорно. Их у нас хватает.
– И народ терпит их?
Камергер кашлянул:
– Виноват?
– Люди их терпят?
– О да, с большой охотой, ваша светлость. Считается доброй приметой, если по соседству с вами обосновалась ведьма. Весьма доброй приметой.
– Отчего же?
Камергер чуть помешкал. Последний раз он обращался к ведьме за помощью после того, как занедужила его прямая кишка, что немедленно превратило уборную в его доме в одиночную камеру пыток. Пузырек с притираниями, который вручила ему ведьма, сумел в кратчайшие сроки рассеять злое заклятие.
– Если случится у человека какая болезнь или морока, куда ж ему, как не к ведьме, податься?
– В той стране, где я выросла, к ведовству относились менее снисходительно, – отрезала герцогиня. – На том же подходе мы будем настаивать и здесь. А ты немедленно раздобудешь для нас их адреса.
– Кого-кого, ваша светлость?
– Мы хотим знать, где они проживают. Полагаю, сборщики налогов смогут без труда указать, где нам их найти?
– А, ну да… – жалобно протянул камергер.
Герцог подался чуть вперед на своем возвышении.
– Полагаю, они добросовестно платят налоги?
– Платить налоги – это не совсем по их части, ваша светлость…
Воцарилось долгое молчание.
– Да-да, продолжай, – наконец поощрил герцог.
– Сказать правду, ваша светлость, они их вроде как и не платят. Так у нас повелось… одним словом, покойный король… Нет, в общем, не платят.
Герцог положил руку на кулачок жены.
– Нам все понятно, – холодно ответил он. – Вопросов нет. Свободен.
Камергер, отвесив краткий, торопливый поклон, по-крабьи ретировался из залы.
– Да уж! – крякнула герцогиня.
– Ничего не скажешь! – подхватил герцог.
– Вот как твоя семья правила этим королевством! Умертвить кузена было твоим священным долгом. Того требовало попечение о благе рода человеческого. Слабый должен уступить дорогу сильному.
Герцог вздрогнул. Она не уставала напоминать ему об убийстве. Нельзя сказать, что герцог чурался убийства как такового, в особенности если совершалось оно другими людьми по его приказу, а сам он получал возможность лишь присутствовать при исполнении. Однако убийство собственного родича, к тому же исполненное самолично, крепко засело у него в горле… или – герцог задумался – в печенках. |