В этот горчайший час своей жизни Дрейфус, ошельмованный, отверженный, обращался не к своим палачам, не к начальникам-генералам, не к сослуживцам-офицерам. Это был, может быть, даже не вполне осознанный призыв — к народу, к тем простым солдатским сердцам, которые так любил капитан — теперь уже бывший капитан! — Дрейфус…

С кепи Дрейфуса, с его доломана сорвали офицерские нашивки. Бросили на землю и куски переломленной над его головой шпаги. В изорванной одежде, как нищий в рубище, Дрейфус стоял все так же прямо и кричал:

— Солдаты! Жизнью моих детей клянусь — я невиновен! Да здравствует армия! Да здравствует Франция!

Дрейфуса провели перед войсками и толпой. Призрак в лохмотьях шел твердо и все кричал о своей невиновности.

Были, конечно, в толпе люди, не верившие в то, что Дрейфус — шпион. Были и такие, которые усомнились в этом, видя его поведение при разжаловании. Но большинство составляли праздные зеваки, любопытные, сбежавшиеся поглазеть на редкое зрелище. Они были отравлены продажными газетами, они кричали: «Смерть изменнику!», «Бросьте его в Сену!»

Дрейфуса втолкнули в тюремную карету и увезли. С моста Альма он увидел окна своей квартиры. Там была его жена — она мужественно несла их общее несчастье. Там играли его маленькие дети — они еще ничего не знали.

Через день-два Дрейфуса увезли с эшелоном каторжников в тюрьму крепости Ля Рошель.

Там ему дали свидание с женой, приехавшей из Парижа. Но ее не предупредили, что надо иметь особое «разрешение на прикосновение», — ей не позволили ни обнять мужа, ни даже пожать ему руку.

— Свяжите мне руки за спиной! — молила она. — Но дайте хоть подойти к мужу, хоть прислониться к его плечу!

Ей отказали. Не разрешили и последовать за мужем в ссылку, на что она имела право по закону.

Ни Дрейфус, ни его жена не знали, что это свидание последнее. В ту же ночь пароход «Билль Сен-Назер» увез Дрейфуса в другое полушарие — на Чертов Остров. Навсегда…

Александр Степанович умолкает. Он говорил без передышки уже часа полтора. Он устал. Пора сделать перерыв.

Я словно от сна проснулась. Гляжу на всех — и почему-то вижу сперва только одни глаза.

Александр Степанович снял свои темные очки. Его глаза, больные, воспаленные, в красных прожилках — без ресниц, беззащитные и голые, как цыплята, ощипанные живьем. Но сейчас в них еще не растаяли волнение и гнев, зажегшиеся от его собственного доклада.

У некоторых из дам, как в театре, на глазах слезы. Они смахивают их платочками.

Всегда веселые глаза Матвея — «чудно-чудно-чудно»! — полны гнева. Он смотрит на Александра Степановича не отрываясь.

И то же выражение ненависти, готовности ринуться в бой освещает и лицо слепой Веры Матвеевны.

— Я бы этого Эстергазю… я бы с этим Эстергазем… — бормочет она.

И никто даже не улыбается над тем, что она склоняет эту ненавистную несклоняемую фамилию.

— Перерыв! — объявляет мама. — Александр Степанович, я налила вам. Выпейте, промочите горло…

— …Во всех письмах, — продолжает после перерыва Александр Степанович, — Дрейфус молил своих близких: «Ищите!

Ищите того негодяя, чье преступление я, невинный, искупаю!

Этот преступник есть, он существует — найдите его!»

Этот преступник, как мы с вами знаем, в самом деле существовал. Это был майор граф Эстергази.

Он процветал! Только за один первый год после высылки Дрейфуса Эстергази «заработал» шпионажем более ста тысяч франков, которыми поделился со своим сообщником — полковником Анри.