– Придется вернуться обратно, – помрачнел Лео.

– Нет.

– Что?

Вагончик сильнее обычного качнуло порывом налетевшего ветра.

– Нам нельзя назад, – пояснил Хьюланн. – Я мог бы попробовать залезть на половину горы раньше. Но не сейчас. Нас здорово потрепало. Мы ослабели. Боюсь, что даже я начинаю замерзать. Я не чувствую ног, Мы доберемся до станции по тросу или вообще никак туда не попадем.

– Но мы же упадем и разобьемся. Мы соскользнем, перелезая через лед.

– Я собираюсь разбить преграду. По лицу мальчика, искаженному от холода, скользнуло выражение недоверия.

– Далеко это от вагона?

– Пару футов.

– А ты сможешь устоять на крыше?

– Не думаю, – ответил Хьюланн.

– Ты хочешь сказать, что собираешься…

– Проползти, повиснув на тросе, – закончил Хьюланн.

– Ты упадешь. Ты же боялся высоты даже внутри кабины.

– У тебя есть мысль получше?

– Давай я, – предложил мальчик.

Вместо ответа Хьюланн выпрямился, ухватился руками за трос и потихоньку начал переступать по крыше к краю.

– Хьюланн!

Он не ответил,

Хьюланн был не из тех, кто всегда готов совершить что-то героическое или испытывает потребность действовать исходя из соображений безрассудного мужества. В этот момент им двигал только презренный страх, в котором не было ни капли мужества. Если он не разобьет лед, они погибнут. Или им придется вернуться назад на посадочную станцию на середине горы и пробивать себе дорогу вверх по склону. Хотя вьюга, казалось, не усилилась, скорость ветра достигала тридцати миль в час, и поэтому Хьюланну было труднее справляться со стихией, чем раньше. И чем больше они выбивались из сил, тем яростнее, казалось, дул ветер, словно ожидая, что они вот-вот упадут, заснут и погибнут. Безрассудно было бы вытаскивать из кабины мальчика и заставлять выполнять эту работу на тросе, так как он обязательно свалится и разобьется о скалы. Тогда бегство потеряет всякий смысл. Тогда лучше будет просто умереть.

Он уцепился за кабель обеими руками, его ноги оторвались от крыши. Мышцы сократились, кровь в венах стучала от напряжения.

Даже висеть прямо не получалось, Хьюланна сносило влево. Ему приходилось бороться с ветром, со своим весом и с нарастающей болью в руках

И еще он обнаружил, что его руки прилипают к тросу.

Легкие горели на обжигающем ветру. Было бы лучше прикрыть первичный отдел ноздрей, но ему не удавалось это сделать, и потому он продолжал дышать всеми четырьмя. А ему так необходимо было сохранить себя для последующей борьбы.

Верхний слой чешуйчатой кожи рук безжалостно сдирался, но Хьюланн почти не чувствовал боли – главным образом потому, что раны были поверхностными, но также потому, что плоть на морозе онемела.

Чуть позже он достиг злосчастной ледяной глыбы. Пристально вглядевшись в нее, он увидел внутри что-то темное, неправильной формы. Он даже не строил предположений о том, что бы это могло быть, – ему просто было некогда. Хьюланн рывком отодрал одну руку от троса и подержал ее наготове в нескольких дюймах от ледяного железа, чтобы в случае, если одна рука не выдержит, снова ухватиться двумя. И хотя его нервы были на пределе, а рука готова вывалиться из плечевого сустава, он понял, что сможет удержаться и с помощью одной руки. Тогда Хьюланн поднял свободную руку и выпустил когти, чтобы со всего размаху сбить ледяную глыбу.

Но жесткие когти бритвой скользнули по льду, отколов лишь небольшую часть наледи, которая тут же исчезла в снежной бездне.

От удара трос задрожал, И вибрация эта передалась в руку, на которой он висел, отчего она заболела еще сильнее.

Он еще раз попытался сбить глыбу. В нескольких местах пробежали трещинки.