Мельком взглянув на кружащих по сцене воинов: одного вооруженного тремя дротиками и кинжалом и другого — с мечом и щитом, Эврих окинул взглядом амфитеатр и понял, что едва ли не половина зрителей увлеченно билась об заклад, делая ставки на бойцов точно так же, как на соревнованиях колесниц или всадников, борцов, бегунов или стрелков из лука. О да, это очень напоминало Аррантиаду, вот только здесь после соревнования в силе, скорости и мастерстве победитель и побежденный, беззлобно подшучивая, не отправятся пить красное, как кровь, виноградное вино Победивший вернется в бараки для рабов, а побежденный зальет усыпанную морским песком сцену красной, как виноградное вино, кровью и, представ перед Всеблагим Отцом Созидателем, не сумеет оправдаться перед ним тем, что расстался с дарованной ему жизнью, защищая отчий дом, выручая из беды друга, любимую или же просто придя на помощь оказавшемуся в беде собрату, соплеменнику или чужеземцу…

— Как они могут сражаться, зная, что одному из них суждено умереть на потеху толпы? — обратился Эврих к Газахлару, успевшему уже поспорить с сидящим позади него знакомцем.

— У них нет выбора. Тех, кто отказывается драться или же дерется плохо, предают мучительной смерти. Бросают связанными на съедение земляным крабам, опаивают ядом цгульи, от которого человек умирает в страшных мучениях, причем процесс умирания длится двое или трое суток. Есть, впрочем, и простенькие способы медленного и крайне болезненного умерщвления. Например, переломав руки и ноги или ткнув ножом в живот, бросить в сточную канаву или же выгребную яму. — Газахлар устремил на побледневшего арранта проницательный взгляд. — Почему ты не делаешь ставки? Это придает зрелищу особую остроту.

— Я… э-э-э… привык получать деньги, возвращая людям здоровье, а порой и жизнь. Но наполнять кошель за счет чьей-то смерти… — Эврих почувствовал, как начинает подергиваться у него изуродованная шрамом щека, и отвернулся от Газахлара.

— Интересное рассуждение. Но едва ли верное. Оглянись-ка вокруг, ты, кажется, единственный такой чувствительный, — с коротким смешком промолвил хозяин «Мраморного логова» и тихо добавил, наклоняясь к Эврихову уху: — Больше всех наживается на смерти незадачливых бойцов наш достославный император. Но ты ведь не станешь его за это осуждать?

Арранту хотелось ответить, что за подобные зрелища, приучающие людей к виду крови и смерти, надобно не осуждать, а предавать самой лютой казни, дабы другим неповадно было следовать дурному примеру, однако заставил себя промолчать. В конце концов, любая война является способом нажиться за счет чьей-то смерти. Что значит гибель одного-двух или даже двух десятков рабов на сцене театра по сравнению с гибелью двух тысяч, а то и двадцати, на поле брани? И снова ему вспомнился Зачахар и захотелось плакать от собственного бессилия, ибо в конечном счете дело, разумеется, не в таких, как Кешо, развязывающих войны повелителях, а в их подданных. Кровожадной стае псов, которые желают обрести еще более злобного и охочего до крови вожака и, конечно же, рано или поздно получают его. Впрочем, действительно ли это так? Разве может ремесленник или рыбак противостоять императорской власти?

— Не может, — тихо вздохнул Эврих и тут же добавил: — Но не ходить-то на такие зрелища они в состоянии? Никто же этих людей сюда на аркане не тащил?..

— Что, иноземец, кишка тонка на наши развлечения смотреть? — обернулся к нему тучный обладатель пронзительного фальцета. — Или тощий кошель заставляет пустой желудок ворчать?

«Тебя бы на сцену выпустить да заставить с мечом или дротиками побегать, тогда бы и постиг подлинную цену этих развлечений», — мысленно пожелал аррант тучнотелому и легонько хлопнул ладонью по кошелю, заставив зазвенеть лежащие в нем серебряные дакки.