Изменить размер шрифта - +
С корпусом он возился довольно долго, раздобыл линзы, но чтобы довести дело до конца, чего-то не хватало, уж не знаю, чего; однажды я взял корпус в руки и говорю: «Мистер Бакстер, почему вы никак это не закончите?» А он отвечает: «Когда закончу, ты непременно об этом услышишь; наполню, запечатаю, и попробуй найди другой такой». На это он замолчал, а я спрашиваю: «Почему, мистер Бакстер, вы говорите так, будто это бутылка вина? Зачем бинокль наполнять и запечатывать?» «Я сказал наполню и запечатаю? — переспросил он. — Ну, это просто к слову пришлось». Затем наступило то же время года, что и сейчас; однажды погожим вечером, возвращаясь домой, я проходил мимо его лавки; он стоял на ступенях, вид у него был довольный, и он обратился ко мне: «Ну вот, дело сделано, мое лучшее произведение готово, завтра покажу». «Как, вы закончили бинокль? — спросил я. Можно взглянуть?» «Нет, — ответил он, я уже спрятал его у себя под подушкой, а за просмотр надо будет платить, ясно?» И это, господа, были последние слова, которые я слышал от этого человека.

Было 17-е июня, а ровно через неделю случилось одно занятное происшествие, которое во время расследования мы списали на «умопомрачение», чтобы об этом забыли и никто, узнав о делах Бакстера, не использовал эту историю против него. Дело в том, что Джордж Уильямс, он жил и до сих пор живет по соседству, проснулся в ту самую ночь оттого, что в доме мистера Бакстера происходило какое-то шевеление и возня; он вылез из постели и подошел к окну, выходящему на улицу, посмотреть, не забрались ли в лавку непрошеные покупатели. Ночь была светлая, и Уильямс смог убедиться, что причина шума не в этом.

Он постоял, прислушался и услышал, как мистер Бакстер медленно, ступенька за ступенькой, спускается вниз; Уильямсу почудилось, будто там что-то тащат, и это нечто цепляется за все, что только можно. Затем раздался звук открывающейся двери, и мистер Бакстер, полностью одетый, вышел на улицу; он шел, вытянув руки вдоль туловища, разговаривал сам с собой и качал головой из стороны в сторону; походка у него была настолько неестественная, что казалось, он идет против своей воли. Джордж Уильямс приоткрыл окно и услышал, как он умоляет: «Не надо, господа, пощадите!»; внезапно мистер Бакстер замолчал, словно кто-то зажал ему рот ладонью; старик запрокинул голову, и его шляпа упала на землю. Уильямс разглядел жалобное выражение его лица и не мог его не окликнуть: «Эй, мистер Бакстер, вам плохо?»; он уже собирался бежать за доктором Лоуренсом, как вдруг услышал в ответ: «Не лезь не в свое дело. И спрячь башку». Он не был уверен, что это сказал именно охрипший и обессиленный мистер Бакстер. Впрочем, кроме него на улице никого не было, и Уильямс, оторопев от такого обращения, отпрянул от окна, дошел до кровати и сел. Он продолжал слышать удаляющиеся шаги мистера Бакстера по дороге, и через минуту, а может чуть больше, не смог удержаться и снова выглянул на улицу; Бакстер по-прежнему шел один, и все так же чудно. Уильямс запомнил, что он не поднял шляпу, когда та упала, а теперь она снова была у него на голове. Вот, мастер Генри, больше мистера Бакстера не видели — по крайней мере, неделю, а то и больше. Многие говорили, что он уехал по делам или удрал, потому что у него возникли какие-то неприятности, однако его хорошо знали на много миль вокруг, но ни в местной таверне, ни на железной дороге никто из работников его не заметил; обшарили все близлежащие пруды, но ничего не нашли; и наконец, однажды вечером Фейкс, лесничий, пришел со стороны Висельного холма в деревню и сообщил, что там черным-черно от птиц и это довольно странно, поскольку раньше он не встречал там следов живых существ. Они с Уильямсом переглянулись, и Фейкс заявил: «Пойду посмотрю». «Я с вами», — вызвался Уильямс. В результате тем вечером в путь отправились полдюжины человек, причем прихватили с собой доктора Лоуренса, и представляете, мистер Генри, обнаружили старика лежащим между тремя камнями со свернутой шеей.

Быстрый переход