Кари приходил сюда и поджидал ее. Или, придя, уже находил ее здесь. Вот так, как нынче.

Он шел, не хоронясь за кустами. Шел по гальке, шел, хрустя крупным песком, который попадался под ноги. Она стояла к нему спиной, и казалось, что вот-вот растает, как лесное видение, – так легка, так воздушна эта Гудрид!

Когда Кари подошел совсем близко, она обернулась и улыбнулась ему. Точно ждала его на этом самом месте, точно видела его издали так же, как видел ее он.

У него вовсе запал язык – не сказал даже «здравствуй». Он только видел ее улыбку, только ее губы, красные, подобно клюквенному соку, только зубы, чуть обнаженные и очень похожие на снежинки в январские морозы, когда они сверкают под лунным голубым светом.

На ней было длинное шерстяное одеяние из очень теплой домотканой шерсти. Оно было тщательно отбелено и тоже сверкало. Посреди ярчайшей весенней зелени, вся в белом, Гудрид походила на некую жительницу лесов.

Не зная, что и сказать, он подошел к лодке и тронул ее нос. Потом попробовал, прочны ли уключины? Ему показалось, что на донышке больше воды, чем полагалось бы: значит, неважно просмолена лодка или рассохлась и швы незаметны для глаза, но на воде дают о себе знать.

Он не без труда выдавил из себя:

– Эта лодка требует внимания. Водичка на донышке.

– Правда?

Гудрид приблизилась к лодке, заглянула в нее. Она скрестила на груди руки – перед ним словно сверкнули две белые молнии. И ослепили его на мгновенье.

– И в самом деле вода, – сказала весело Гудрид. – А я и не заметила. Села – и поплыла.

Гудрид глядела не на лодку, а на Кари. Он это чувствовал, хоть и не отрывал глаз от лодки, вернее, от ее днища. Но по правде, сейчас Кари не до лодки. Когда Гудрид рядом – у него мешаются мысли. То ли она умеет привораживать, то ли у него лишь одна слабость вместо силы. Одно из двух…

– Придется ее конопатить…

– Лодку? – смеется Гудрид.

– Да, лодку. – Голос у Кари сделался каким-то глухим, точно он говорил из подземелья. – Сначала конопатить, а потом смолить.

– Это недолго? – спросила Гудрид по-прежнему весело.

– Недолго, если делать как-нибудь, – заметил Кари, – а если как следует, то придется повозиться.

Гудрид приметила в траве цветок и сорвала его. Кари только сейчас увидел в ее руках букетик из маленьких цветов.

– Цветы, – сказал он.

– Да. – Гудрид улыбнулась и прижала цветы к груди.

Он не глядел на нее. Только скользнул взглядом по букетику. «Она собирала цветы», – подумал Кари. И почему-то нахмурился. Бог с ними, с цветами, а как быть с лодкой…

– Надо конопатить, – повторил он деловито.

Он был почти сердит: неужели нельзя присмотреть за лодкой, раз на ней плавают? Нет, Гудрид, конечно, ни при чем, не женское это дело. Но куда смотрит отец, чего зевают братья? Если человек живет у фиорда, в двух шагах от воды, то лучший его друг – лодка. Спрашивается: разве так обращаются со своим лучшим другом?

Кари все это высказал вслух. Немного сердито. Немного озабоченно. И довольно громко…

– Кари…

Он молчал.

– Кари, – повторила она.

– Слушаю.

– Мне кажется, что ты прав. Ведь нет ничего проще, как просмолить лодку. Немного вару, немного пеньки.

– Верно. Мне рассказывали про одного самонадеянного жителя севера.