– Теперь все. Все ясно, – сказал отец и встал.

Он вошел в дом, оставив сына сидящим на бревне.

С гор дул ветерок, наполненный ароматами леса.

Часть четвертая

I

Ранним утром к дому Гуннара, сына Торкеля, подъехал на коне молодой человек, едва достигший двадцати зим. Не спускаясь наземь, он позвал хозяина. Вид у него был не очень-то мирный. Копье, меч, короткий нож на правом боку, кольчуга на груди и щит, привязанный к седлу, свидетельствовали о том, что прибыл он отнюдь не для приискания приюта или длительных бесед. Был он белобрыс, и волосы, пробивавшиеся из-под шлема, казались сотворенными из чистого льна.

Гуннар вышел к воротам, за ним последовал Кари. Хозяйка наблюдала за ними из-за полуоткрытых дверей.

– Ты и есть Гуннар, сын Торкеля? – спросил непрошеный гость.

– До нынешнего дня был им, – ответил Гуннар.

– Я хочу сообщить нечто, что возложено на меня моим великим конунгом…

На это Гуннар сказал:

– Наша земля не настолько бедна, чтобы иметь только одного великого конунга. Если я не ошибаюсь, их немало…

Молодой всадник не смог оценить подспудной насмешки, которая скрывалась не столько в самих словах, сколько в тоне, которым они были произнесены.

Всадник заученно произнес:

– Конунг Вальгард, сын Андотта, изволил прибыть в эти подвластные ему края…

Гуннар перебил его:

– Я знавал Андотта, сына Лодмунда. Я не раз носил ему различные подношения. Но что-то давненько не слыхать о нем.

Тут поближе к ним подошел Кари. Он сказал:

– Говорят, что конунг Андотт был рассечен надвое…

– Неправда! – воскликнул всадпик, и его бесцветные глаза кольнули Кари. – Конунг Андотт погиб в славной битве, в которой лично изрубил в кусочки не менее шести негодяев, а остальных обратил в бегство.

– В бегство? – изумился Гуннар.

– А кто же выпустил дух из Андотта? – небрежно спросил Кари.

Всадник задумался.

– Вспомнил! – сказал он. – На ту пору за толстенным дубом скрывался сообщник врагов конунга, некий коварный берсерк. Он и пронзил конунга. Копье вошло меж лопаток, надвое расщепило позвонки и на локоть вышло с другой стороны. Правда, он смутился, когда оказалось, что наконечник копья обагрен кровью. Конунг не мог предположить, что это была его собственная кровь, – таковы были сила и самообладание конунга нашего и вашего, Андотта.

Гуннар выслушал этот рассказ с приличествующим вниманием. Он не пригласил всадника к себе в дом, не предложил ему ни браги, ни пива. В эти мгновения его больше всего заботило одно: что ему нести, конунгу новоявленному и, наверное, столь же прожорливому вместе со своей челядью, как и его уже покойный отец…

– Уважаемый, – сказал Гуннар, – я бы хотел задать один вопрос. Неужели не нашлось никого поблизости, кто бы оборонил конунга Андотта?

Всадник сказал:

– Битва ярилась великая, и каждый был занят своим делом. А телохранители конунга пали в битве.

– Да, видно, не шуточная была битва…

– Еще бы! – сказал всадник. – Полегло немало, а сам нынешний конунг Вальгард лежал без сознания, уложив дюжину врагов.

– Я вижу – люди вы сильные, – сказал Гуннар.

– Ты прав.

– Однако из твоих слов явствует, что и сильные погибают в сече.

– Это тоже верно! – согласился белобрысый.

– Так что же надлежит нам делать? – спросил Гуннар.