|
Да, я знал, что господин дю Валлон похоронил себя под камнями Локмарии; знал я и то, что господин д’Эрбле захватил мой корабль вместе со всем экипажем и распорядился доставить себя в Байонну. Но я хотел, чтобы об этих событиях вы узнали не от меня и убедились на этом примере, что я уважаю моих друзей и они для меня священны, а также что человек во мне всегда будет жертвовать собой ради людей, тогда как король нередко бывает вынужден приносить людей в жертву своему величию, своему могуществу.
— Но как вы об этом узнали, ваше величество? — А как, д’Артаньян, вы сами узнали? — Из письма, государь, которое Арамис, находящийся на свободе и в безопасности, прислал мне из Байонны. — Вот это письмо, — сказал король, вынимая из ящика точную копию письма Арамиса, — оно вручено мне Кольбером за восемь часов до того, как доставлено вам… Полагаю, что мне служат, в общем, недурно. — Да, государь, вы единственный человек, счастье которого оказалось способным возобладать над счастьем и силою двух этих людей. Вы воспользовались своею силой, но ведь вы не станете злоупотреблять ею, не так ли? — Д’Артаньян, — проговорил король с доброжелательною улыбкой, — я мог бы распорядиться, чтобы господина д’Эрбле похитили на землях испанского короля и живым привезли ко мне, дабы осуществить над ним правосудие. Д’Артаньян, я не поддамся, поверьте, этому первому, вполне естественному душевному побуждению. Он свободен, пусть остается свободным. — О, ваше величество, вы не всегда будете столь же милостивым, благородным, великодушным, каким только что проявили себя по отношению ко мне и к господину д’Эрбле; вы найдете возле себя советников, которые исцелят вас от слабостей этого рода. — Нет, д’Артаньян, вы ошибаетесь, когда вините моих советников в том, что они толкают меня на суровость. Совет щадить господина д’Эрбле исходит не от кого другого, как от Кольбера. — Ах, ваше величество! — воскликнул пораженный словами Людовика д’Артаньян. — Что же касается вас, — продолжал король с необычной для него ласковостью, — то я должен сообщить вам несколько добрых вестей, но вы узнаете их, мой дорогой капитан, лишь тогда, когда я окончательно сведу мои счеты. Я сказал, что хочу обеспечить вам достойное положение, и я это сделаю. Мое слово претворяется ныне в действительность. — Тысяча благодарностей, государь. Что до меня, то я могу подождать. Но пока я буду терпеливо дожидаться моего часа, прошу вас, ваше величество, займитесь теми беднягами, которые давно уже осаждают вашу переднюю и жаждут смиренно припасть к стопам короля, моля его об удовлетворении их ходатайства. — Кто такие? — Враги вашего величества. Король поднял голову. — Друзья господина Фуке, — добавил д’Артаньян. — Их имена? — Господин Гурвиль, господин Пелисон и один поэт, господин Жан де Лафонтен. Король на минуту задумался. — Чего же они хотят? — Не знаю. — Каковы они с виду? — Удручены скорбью. — Что говорят? — Ничего. — Что делают? — Плачут. — Пусть войдут, — нахмурился король. Д’Артаньян повернулся на каблуках, приподнял ковер, закрывавший вход в кабинет короля, и крикнул в соседнюю залу: — Введите! Тотчас же у дверей кабинета, в котором находились король и его капитан, появилось трое людей, названных д’Ар-таньяном. Когда они шли через приемную, там воцарилось гробовое молчание. |
