Я помню самый первый концерт КИНО в Ленинградском рок-клубе. В одной песне («Когда-то ты был битником») я даже играл на лидер-гитаре. На бас-гитаре играл Михаил Васильев из АКВАРИУМА, а на фортепьяно — Андрей Романов. У Алексея Рыбина (кстати, одного из двух основателей группы КИНО, о чем почему-то никто не помнит) тогда прямо на сцене порвались штаны на самом интересном месте. Так что концерт был весьма забавным.

А вообще говоря, мне всегда больше нравился ранний материал Виктора. Хотя, кто знает?

Нина Барановская

«Я не верю, что он сделал все, что мог…»

— … Однажды я в очередной раз пришла по делам в студию Тропилло. Мы с приятельницей еще только шли по коридору, когда я услышала то самое, ставшее потом знаменитым: «Время есть, а денег нет». Это, конечно, все банальные вещи — что буквально с первых звуков… Может, и не с первых звуков, но интерес у меня возник еще до того, как я вошла в студию. Потому что все, что я слышала прежде, кроме, пожалуй, Бориса Борисовича, было ужасно слабо и беспомощно. А тут вдруг что-то свежее и любопытное.

В студии я увидела двоих незнакомых молодых людей. Один из них, странноватой экзотической внешности, был мне представлен как Цой. Второй, как потом я узнала, был Рыба — они тогда вместе играли. Собственно, это и было первое знакомство. Это даже знакомством назвать трудно, просто мне его показали.

После этого мы иногда где-то пересекались, но не общались. Хорошо помню Цоя на десятилетии АКВАРИУМА, которое проходило в общежитии Кораблестроительного института. Там я впервые их увидела вместе с Марьяной. Я тогда еще очень удивилась: такая большая белая женщина (у нее еще волосы были высветлены) и черный худенький Цой. К тому времени я слышала уже довольно много его песен. Цой, конечно, сильно выделялся на общем фоне, хотя я не могу с уверенностью сказать, что тогда воспринимала его как человека с явным потенциалом.

Всерьез я к нему стала относиться только после «Камчатки». Меня очень удивил этот альбом, особенно то, что его сделал такой еще очень молодой человек. Я до сих пор считаю, что это самый петербургский альбом в истории нашей отечественной рок-музыки. И никто, наверное, меня в этом никогда не разубедит.

Ну а потом, когда я стала работать в рок-клубе, мы, конечно, стали чаще общаться. Я занималась литовкой текстов, и мне приходилось читать их сразу, как только они создавались. И тут с Цоем, наверное, было проще всего, потому что он не то чтобы сразу на все соглашался, но у него не было такого революционного задора, как у Борзыкина, когда любой ценой надо этот текст залитовать, добиться, встать на уши. Цой к этому не прикладывал никогда никаких усилий, не уговаривал, не убеждал, не упрашивал. Наверно, поэтому все получалось само собой. И не потому что тексты у него были менее революционными, чем у Борзыкина. Скажем, то, с чем он выступил на фестивале в ДК «Невский», по социальной значимости, о которой тогда все любили говорить, было ничуть не слабее.

Именно за это выступление партийные люди и назвали Цоя фашистом. Тогда рок-клуб курировала такая девица лет двадцати пяти, но уже с клеймом члена КПСС на лице. Работала она в Куйбышевском райкоме партии. После выступления КИНО она пришла и сказала: «Вы видели, как он стоит на сцене? Он же фашист!» Дело было, конечно, не в том, как он стоял, а в том, что он пел. Тогда были «Дальше действовать будем мы», «Перемены», которые он потом долго не исполнял, потому что обещал Соловьеву дождаться выхода фильма.

По-моему, Кинчев первым принес мне текст, который был посвящен событиям не то в Филадельфии, не то в Сан-Франциско.