Вот это сочетание романтизма и иронии и привлекало меня всегда в Викторе, было самым ценным в его творчестве. Помню, в Нью-Йорке мы давали интервью для журнала «Премьер», по-моему. Помимо всего прочего корреспондент спросил Цоя: «А в чем — если одним словом — вы видите разницу между московским и ленинградским роком?» Он сказал тогда, что ленинградский рок делают герои, а московский — шуты. Конечно, Цой никогда не был шутом. Но и чистым героем — тоже, хотя многие сейчас делают упор именно на это.

В «Начальнике Камчатки» Цой спел арию Мистера Икса. По-моему, Мистер Икс — это ключ к пониманию самого Виктора. Он тоже был героем, поставленным в такую ситуацию и такую среду, которые отнюдь не способствуют проявлению героизма. Это герой, вынужденный сокрушаться о своем уделе шута. В этом отношении Цой был уникален.

Я никогда не использовал в своих работах профессиональных актеров и не собираюсь этого делать. Меня отталкивает от них то, что самое важное в этой профессии — умение обманывать. Будь у актера ироническое амплуа или героическое, но когда ты знаешь, что по большому счету это искусство обмана, ты уже не веришь ни в иронию, ни в боль. Потому что на самом деле ирония рождается только болью. А Виктор был очень чувствительный человек.

Меня потянуло к нему сразу, как только я услышал первые его записи. По-моему, это было весной восемьдесят третьего года. Мой приятель принес мне кассету с записью квартирного концерта, где выступали какие-то забавные ребята — Цой и Рыба. Она была ужасного качества, но во всем этом прозвучало что-то новое для меня. Там были рыбинские «Звери», «Пригородный блюз» Майка в их исполнении, «Грабитель холодильников». Песни очень заинтересовали меня и я попросил приятеля разыскать какие-нибудь студийные их записи. А где-то полгода спустя я услышал «45», потом — «Начальника Камчатки». И я поразился тому, насколько эти песни перекликались с тем, над чем я работал.

В то время я писал книгу о «Броде». Это центральная улица в Алма-Ате, где в начале шестидесятых стали собираться первые стиляги. Тогда она и стала «Бродом». Я все это хорошо знаю потому, что таскался туда за старшим братом. Мурат старше меня на восемь лет, и я изо всех сил тянулся за ним. У него одним из первых появился магнитофон, записи, первые рок-н-роллы, и я все детство провел в окружении этих звуков. А в восемьдесят втором я начал собирать воспоминания брата и его друзей о том, что происходило на «Броде» лет двадцать назад. Это была замечательная эпоха которая ушла безвозвратно. От нее веяло неизбывным романтизмом тех времен. Я собрал достаточно много материала, а в восемьдесят четвертом вдруг решил поступать во ВГИК. И уже во ВГИКе на основе этих записей стал делать сценарий. Поэтому когда я услышал «45», я понял, что Цой — это тот человек который мне нужен.

Потом началась ежедневная работа во ВГИКе. Первый год я безвылазно просидел в его стенах, делая бесчисленные спектакли, этюды, постановочки — просто набивая руку. Работал я с непрофессиональными актерами и кое-чего добился в этом направлении.

Осенью восемьдесят пятого года ко мне подошел Леша Михайлов с операторского факультета. Он сказал, что видел многие мои работы, они ему понравились, и предложил мне сделать с ним фильм о рок-н-ролле. У него была черно-белая пленка, камера — ему нужно было сделать курсовую работу. А мне, как второкурснику, еще не положено было снимать самому.