Мы все устали от слов, и мы хотим действовать, и мы говорим об этом, говорим там, где.

Этот вопрос задается на предыдущем альбоме КИНО и как бы провоцирует естественный и легкий ответ — «застойные явления», но диагноз Цоя безжалостней:

И оказывается, что причина внутри, в душевной лени, в нежелании и неумении занимать собственные места. Конечно же, и внешних причин предостаточно и, возможно, они определяющие. Ты сваливаешь на них всю вину, оставляя себе место пострадавшего, а потом наступает звездный час, когда все складывается в твою честь, «когда нужна крепость руки»…

Вспоминается окончание пьесы С. Беккета:

Владимир: Так значит, идем.

Эстрагон: Идем.

(Не двигаются).

Жизнь искушает нас апатией, всосавшейся в мускулы, отравившей кровь. Это причина. И мы любим свои причины. Вверх ногами стоящий мир стал удобен своей убогостью. «Сибирский тракт — это так мало, но так надежно». Но всегда находится другой, кто

Она только дрогнет, но и это победа. И вот сей вопрос варьируется во всех песнях альбома, кроме «Прохожего» и «Бошетунмай». Поразительно же то, что он остается в воздухе. Он звенит, беспокоит, дразнит однозначностью рецепта и выскальзывает при любой попытке ухватить его.

Подлинная трагедия человеческой жизни. Преодоление слабости, борьба, победа, усталость, пресыщение, утеря смысла бытия. Лаконизм прекрасное поэтическое качество В. Цоя.

Как в детской считалочке: «выбирай поскорей, не задерживай добрых и честных людей». В детстве и первые открытия, и первые вопросы и разочарования.

И далее прекрасно, но здесь именно главная исходная точка конфликта — дети, как духовные дворняжки, утоляющие жажду тепла и света у дождевых луж.

Этот диссонанс между порывом и реальностью, устремлением и возможностью, призывами «вперед!» и окриками «стой!» порождает тяжелые болезни («Бошетунмай», «Прохожий», «Мама»). Виктор Цой, по собственному его признанию, не зависим от времени, социальных условий и, значит, счастливая случайность, что его творческий расцвет приходится на такой вот период всеобщего полегчания. Найденные им ориентиры схожи с т. н. вехами времени — отсюда актуальность, социальная заостренность песен КИНО. Но канут в Лету перестройка, достройка, надстройка, а песни эти не утратят своей щемящей остроты, останутся эпитафией к той всеобщей иллюзии, которая нас нынче поработила.

Здесь Цой воссоединяется со всеми грешными мира, принявшими данную секунду человечества как свой шанс. Его собственная позиция активное действие — обладает магнетическим качеством, притягивает и убеждает:

Спеть — обрести свободу, и автор обращается ко всем, — и к тем, кто кричал, что «не дали спеть», и уставшим от боя воинам, к надевшему черные очки, и к тем, из труб которых «идет необычный дым»:

Героический пафос альбома сводится к этой песне и обретает в ней программную окраску, тезис зарождающейся духовности, полного самоопределения. С такими песнями тысячи выходят на улицы: сжатые губы, восторженные глаза, «замерзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры». И будет общая песня.

Если ей не суждено стать лебединой…

Все встает на место, приобретает облик гармоничного мироздания:

И Цой сам сбивает такой порядок, лишь только мы начинаем в нем что-то разуметь.

Концовка «Легенды» — самый большой и красивый парадокс альбома. Достойная жизнь прошла в борьбе. Неравнодушные, предпочитавшие дождь клетчатому пледу, сказавшие «Руки прочь от меня», делавшие шаг «на недостроенный мост», они выбрали борьбу и победили в этой борьбе.