- А это для себя! - сказал он и, повернувшись на табурете, встал.

- За ваше здоровье! Итак, вы верите не в самоубийство, а в убийство? Но так не принято. Вы, наверно, презираете то, что принято? Это светские условности, а? - Он выпил стакан кюммеля. - Вы не любите общества?

Гарц пристально смотрел на него, ему не хотелось ссоры.

- Я не в восторге от чужих мыслей, - сказал он наконец. - Предпочитаю думать сам.

- Выходит, общество никогда не бывает правым? Бедное общество!

- Общество! Что такое общество? Несколько человек в хороших костюмах? Что оно сделало для меня?

Сарелли откусил кончик сигары.

- Ага! - сказал он. - Теперь мы попали в точку. Хорошо быть художником, свободным художником; у людей дисциплина, а для него, как говорится, закон не писан.

Художник вскочил на ноги.

- Да, - сказал Сарелли и икнул, - хорош!

- Вы пьяны! - выкрикнул Гарц.

- Немного пьян... но не настолько, чтобы об этом стоило говорить.

Гарц рассмеялся. Ну не безумие ли оставаться здесь и слушать этого сумасшедшего? И зачем только он зашел? Гарц направился к двери.

- Вот как! - сказал Сарелли. - Все равно не уснете... давайте лучше поговорим. Мне надо многое сказать... иногда приятно поговорить с анархистами.

Сквозь щели в ставнях было видно, что на улице уже совсем рассвело.

- Все вы анархисты, вы, художники, писаки. Факты для вас игрушки, вы живете этим. Игра воображения... никакой основательности... Вам только новенькое подавай... нервы пощекотать. Никакой дисциплины! Все вы настоящие анархисты!

Гарц налил себе еще вина и выпил. Лихорадочное возбуждение этого человека было заразительным.

- Только дураки, - ответил он, - принимают все на веру. А что касается дисциплины, то что вы, аристократы или буржуа, знаете о дисциплине? Вы когда-нибудь голодали? Вашу душу когда-нибудь клали на обе лопатки?

- Душу на обе лопатки? Неплохо сказано!

- Не будет толку из человека, - горячился Гарц, - если он живет чужими мыслями. Надо самому научиться думать!

- И не прислушиваться к тому, что говорят другие люди?

- Если и прислушиваться, то во всяком случае не из трусости.

Сарелли выпил.

- Что бы вы сделали, - сказал он, ударив себя в грудь, - если бы у вас тут сидел черт? Пошли бы спать?

Что-то вроде чувства жалости охватило Гарца. Ему захотелось как-то утешить Сарелли, но он не мог найти слов и вдруг возмутился. Что может быть общего между ним и этим человеком, между его любовью и любовью этого человека?

- Гарц! - бормотал Сарелли. - Гарц в переводе значит "деготь", hein? Ваш род не из древних?

Гарц свирепо посмотрел на него и сказал:

- Мой отец - крестьянин.

Сарелли взял бутылку и твердой рукой вылил в стакан остатки кюммеля.

- Вы честный человек... и у нас обоих в груди сидит по черту. Да, я забыл... я привел вас сюда показать картину.

Он распахнул ставни, окна уже были раскрыты, и в комнату ворвался свежий воздух.

- Ага! - сказал он, раздувая ноздри. - Пахнет землей, nicht wahr, herr Artist? {Не правда ли, господин художник? (нем.).} Уж вы-то разбираетесь... это стихия вашего отца... Подите сюда, вот моя картина. Корреджо! Что вы о ней скажете?

- Это копия.

- Вы думаете?

- Я знаю.

- В таком случае, вы лжете, сеньор.

И, достав платок, Сарелли щелкнул им по лицу художника. Гарц стал белым, как мел.

- Дуэль - это хороший обычай! - сказал Сарелли. - Я буду иметь честь познакомить вас с ним, если вы не испугаетесь. Здесь пистолеты... по диагонали в этой комнате, по крайней мере, двадцать футов. Двадцать футов дистанция неплохая.

Он открыл ящик стола, извлек из футляра два пистолета и положил их на стол.

- Освещение хорошее... но, быть может, вы боитесь?

- Дайте мне пистолет! - крикнул взбешенный художник.