Как-то раз он произвел опыт на голубе. Сердце уже совсем перестало биться и мертвое, «бездыханное», лежало в раскрытой груди птицы. Гарвей смочил палец слюной и прикоснулся к остановившемуся сердцу. И от этого слабого раздражения сначала предсердия, а за ними желудочки вновь стали сокращаться, как будто легкое прикосновение влажного пальца вернуло им жизнь.

Это было настоящее воскресение! взволнованный Гарвей тут же решил сделать еще несколько опытов с умершими сердцами, пристальней понаблюдать за процессом их умирания. Одновременно он наблюдал и изучал механику движения всех частей сердца, количество этих движений, их последовательность.

Авторитетные анатомы насчитывали у сердца четыре движения: два — желудочков, и два — предсердий, и утверждали, что эти движения происходят поочередно, в разное время. Гарвей вскрывал грудь животного и наблюдал. На первый взгляд были заметны только общие сокращения и расширения сердца, и трудно было отличить, когда сокращается левый и правый желудочек, когда — предсердия. Но внимательное и долгое наблюдение показало: не четыре, а два движения у сердца, причем происходят они почти одновременно. Движение начинается с предсердий и переходит на желудочки, подобно волне: сначала сокращаются оба предсердия, потом оба желудочка. Когда же сердце начинает умирать, происходит пауза между сокращением предсердий и последующим сокращением желудочков. Затем, с приближением момента смерти, желудочки перестают отвечать на движения предсердий, они как бы умирают первыми. Дольше всего живет правое предсердие, словно последние капли жизни концентрируются именно в нем. Вот уже совсем замерло биение сердца, но вдруг в правом предсердии происходят еще две-три пульсации и, наконец, последнее трудное сокращение сердца.

Вот перед Гарвеем лежит распростертая на столе собака. Ее грудная клетка вскрыта, видны нечастые натужные сжатия сердца. Вот они становятся все реже и реже, а вот последнее судорожное сокращение…

Животное мертво. Конец…

Нет! Ученый быстрым движением разрезает верхушку сердца и тотчас оттуда фонтаном бьет кровь. Любопытно! Что заставило кровь с такой силой выйти наружу? Совершенно очевидно: пульсация предсердий, ведь это они как раз и находятся в верхушке сердца. Это была последняя, слабая пульсация, но все еще достаточно сильная, чтобы изгнать из предсердия находящуюся в нем кровь.

Но ведь из этого следует, что кровь переходит из предсердий в желудочки при помощи сокращений первых, а вовсе не от растяжения желудочков, как это утверждают все анатомы, уподобляющие сердце кузнечным мехам!

Да, именно это и следует из подобного опыта. Но надо еще проверить, чтобы окончательно убедиться. И Гарвей проверяет и всякий раз убеждается в правильности своего наблюдения. Так оно и есть: благодаря сокращениям предсердий, силой этих сокращений кровь переходит в желудочки — следующий этап своего пути. А в результате сокращений желудочков — в соответствующие сосуды.

Значит, сердце работает как нагнетающий насос, активным моментом его движений является сокращение — систола, а не расслабление — диастола.

Вот и обнаружена еще одна ошибка анатомов и физиологов! И активная роль сердца, как центрального органа движения крови, казалось бы, установлена…

Нет, еще не установлена. Если сердце насос, если оно способно активно сокращаться, причем с такой силой, которая выталкивает из него массу крови, значит, строение его должно быть подобно строению мышцы. А ведь и это почти всеми отрицается.

Начинается новый этап экспериментирования — надо доказать, что сердце есть мышца.

Гарвей вправе был сказать о себе:

«Я был приведен к познанию функций сердца прямым наблюдением фактов, но не изучением авторов».

Он наблюдал и наблюдал, множил и множил факты и, только когда не оставалось никакого сомнения, никакой возможности сослаться на случайность, делал вывод.