Он был поражен.

— Понятно. Не говорили… Значит, это была не его идея?.. — Закери не закончил предложение. Она нахмурилась, пытаясь понять, что же он хотел сказать.

— Не его идея? — Тут до нее дошло, что он имел в виду, и она вспыхнула. — Нет! Нет, это не отец предложил довезти вас до суда! Он даже не знает, что после того, как вы выписались из нашей больницы, я с вами виделась. Я никогда не говорила ему об этом. Ни ему, ни кому-либо другому! И тем более я никому не рассказывала о той девушке, которую вы видели в саду.

Последовала небольшая пауза, после чего он улыбнулся ей и заявил:

— Ну что, мы едем? Мы потратили на споры добрых десять минут. Так что теперь если мы не поторопимся, то наверняка опоздаем!

Он поверил ей! Облегчение теплой волной накрыло Луизу, она радостно вздохнула и включила мотор.

— До Винбери не более получаса езды. Мы не опоздаем, но все равно хорошо, что я оставила запас времени.

— Вы всегда очень предусмотрительны, — согласился он.

Она понимала, что он специально дразнил ее, но решила не обращать на него внимания. Она сейчас была слишком обеспокоена исходом дела, будущим ее отца. Казалось, она потеряла даже свое чувство юмора.

Закери откинулся в кресле, наблюдая, как за окном проносились ряды кустов и деревьев. Сквозь их голые черные ветви виднелись вспаханные поля, пастбища и пасущиеся на них овцы.

— У меня в саду уже много подснежников, — сообщил Закери, — еще пара месяцев, и весна полностью вступит в свои права. Авария случилась как раз весной. Ровно год назад. Не думал, что время может тянуться так долго, год показался целой вечностью.

Луиза смотрела на дорогу, но почувствовала холод, коснувшийся ее сердца. Он до сих пор испытывал горечь, и, самое обидное, она не могла винить его. Со времени аварии он провел много ужасных месяцев. Вся его жизнь перевернулась с ног на голову.

— Хорошо хотя бы, что я снова могу рисовать, — добавил он уже веселее. — Не представляете, как это чудесно — вернуться к работе, каждое утро заходить в свою студию и знать, что ты сейчас увидишь то, что сделал накануне, что это ждет тебя, ждет продолжения.

— Я никогда не рисовала, но представляю, каково это — вернуться к той работе, которой ты обучен, с которой хорошо справляешься, которую любишь, — согласилась она.

— А вы скучали бы по вашей работе, если бы пришлось оставить ее? — Закери удивился тому, как хорошо она его понимает.

— Еще бы! Я умею это делать, а когда занят тем, что умеешь, то испытываешь особый трепет.

— Да, вы хорошая медсестра, — пробормотал он. — Знаете, это может показаться странным, но я хорошо помню вас, несмотря на то что в вашей больнице я пробыл совсем немного времени. Я как сейчас вижу, как однажды ночью вы склонились надо мной. Вы выглядели тогда как холодный ангел в накрахмаленной шапочке и со спокойным овальным лицом. Я помню, что страшно обиделся на вас. У меня все невыносимо болело, я боялся, что умру или буду так обезображен, что уж лучше умереть. Вы же выглядели на редкость спокойно и были так уверены в себе. Мне хотелось закричать на вас, высказать вам свое негодование и обиду.

— Раз или два вы так и поступили!

Он застонал.

— Не может быть; я правда кричал на вас? Тогда простите меня за это. Теперь когда я знаю вас, то понимаю, что вы делали для меня все, что было в ваших силах. Наверное, это ужасно, когда вместо благодарности на тебя кричат!

— Мы привыкли к этому. От больных никто и не ждет, что они будут вести себя как святые.

— У вас ангельское терпение! Тогда вы просто воплощение всех достоинств.