— Не делай этого, — спокойно сказал Дэниел. — Давай подождем, пока прибудет тот, кому оно принадлежит.

— Да никто не едет сюда. Кто может приехать?

Дэниел с каменным выражением на лице обернулся к Джонатону.

— Вы когда-нибудь замечали, — сказал он таким тоном, будто вел обыкновенную светскую беседу, — что всякий раз, когда речь заходит о крупной сумме денег, вокруг собираются волки? Кажется, контесса называла их хищниками. Так что позвольте мне попросить вас отсрочить ваш отъезд. Я уверен, что наш таинственный гость, который может появиться в любую минуту, — он повернулся, чтобы посмотреть в окно, — рассчитывает застать вас здесь.

Лицо Джонатона приобрело противную желтую окраску. Цвет трусости, подумала Лавиния. Ею овладело чувство злорадного торжества: пришла его очередь стать объектом угроз. Джонатан сидел как загипнотизированный. Замерев, словно испуганное животное, он неотступно смотрел на дверь, будто ожидая, что она в любую минуту распахнется и появится какой-нибудь ужасный призрак. В конечном итоге он оказался всего лишь малодушным ничтожеством. Брошенное на кресло лиловое платье словно бы служило странным символом его падения.

Что оно могло означать для него? Было ли вещественным доказательством того, чего он так боялся?

Наконец он заговорил. Но его слова не были ответом на вопрос Дэниела. Посмотрев на часы, он сказал:

— Мне надо трогаться, а то я опоздаю на паром. Можно мне еще раз воспользоваться вашей любезностью, Дэниел, и попросить, чтобы меня доставили на вокзал?

Шарлотта вскочила. Если Джонатан был бледен по какой-то, одному ему известной причине, то Шарлотта была похожа на привидение с безумными глазами и белым как мел лицом.

— Джонатан, вы не можете уехать! Не можете бросить меня в такой момент.

Он, едва взглянув на нее, двинулся к двери.

— Джонатан...

— Ладно, не беспокойтесь насчет экипажа, — торопливо проговорил он. — Мне некогда его дожидаться. Я быстрее доберусь пешком.

Дверь за ним захлопнулась. Шарлотта тяжело опустилась в кресло.

— Ах ты трус! — прошептала она. — Трус!

Дэниел далеко не ласковым жестом отвел ее руки от бледного лица.

— Пора положить конец тайнам, — резко сказал он. — Давай не будем терять время, проливая слезы об этом негодяе. Пусть себе бежит. И пусть фурии преследуют его. Вы согласны со мной, мисс Херст?

Лавиния не знала, как выразить свою благодарность. Хотя буря все еще свирепствовала, день, казалось, стал светлее.

— Полностью согласна.

— Я думаю, он слишком легко отделался, но, по крайней мере, он удалился без того, за чем приехал. Не так ли, Шарлотта? — Дэниел пересек комнату и запер дверь на ключ. — Я думаю, ты прекрасно знаешь, в чем дело, и ты не выйдешь из этой комнаты, пока не расскажешь всю историю. Дядя Тимоти, мисс Херст, садитесь. Теперь мы одни. Выкладывай правду, Шарлотта. Сию же минуту.

Но даже сейчас, несмотря на непривычный холодный гнев в голосе мужа, Шарлотта смогла заговорить не сразу. У нее буквально не было слов, чтобы выразить переполнявшие ее чувства. Ее дрожащие губы несколько раз раскрывались, но тут же беззвучно смыкались. Она тоже была загипнотизирована платьем, лежавшим на кресле. Судя по ее расширенным зрачкам, ей, по-видимому, представлялся призрак леди Тэймсон, облаченный в это платье.

Когда она наконец заговорила, голос ее звучал монотонно, слова были какие-то бессвязные, как у человека, бормочущего во сне. Что-то про похороны. Сначала Лавинии показалось, что она говорит о похоронах леди Тэймсон на сельском церковном кладбище, но потом она заговорила про кипарисы — какие они темные, а солнце такое горячее...

— Она хотела лежать в хорошей прохладной земле, — бормотала Шарлотта.