— Вы были очень добры к Флоре. — Он словно бы не заметил негодования Лавинии. — Я не думаю, что это было что-то поверхностное. Вы можете считать ее избалованной и неприятной, но вы понимаете ее трагедию и видите ее мужество. Она очень одинокая девочка. Вы это заметили. И потому, я думаю, здесь речь идет не о потакании ее капризам, а о том, что вы способны оказать на нее самое благотворное влияние. — Выдержав короткую паузу, он добавил: — Моя жена дала согласие, хотя и неохотно. Она находит вас, пожалуй, слишком хорошенькой и не понимает, каким образом вы могли попасть в беду.

— Что до этого, то...

— Не объясняйте, не нужно. Меня это не слишком интересует. Мы с Флорой принимаем вас такой, какой вы представляетесь нам. Разве для вашего чувства собственного достоинства этого недостаточно?

К своей ярости, она не смогла сдержать дрожи в голосе:

— Едва ли на это согласится ваша жена.

— Шарлотта довольно удачно прибегла к поговорке: «Нищие не привередничают». Мы в самом деле отчаянно нуждаемся в помощи. О, она, разумеется, будет без конца задавать всякие вопросы. Но разве вам не льстит то, что она не доверяет вам из-за Вашей привлекательности?

— Мистер Мерион, прошу вас, поверьте мне — я не подхожу для этой должности. Я даже могу быть нечестной.

— Вы имеете в виду эту историю, когда вы воспользовались драгоценностями своей кузины? Но... Вы позволите мне быть откровенным? На ней они совершенно пропадают.

— С вашей стороны очень опрометчиво столь легко отбрасывать в сторону подобный факт.

Гондольер, ритмично работавший веслами, вдруг запел. У него был красивый лирический тенор. Его пению мягко аккомпанировала плескавшаяся в борта лодки вода. Огни на берегу казались потускневшими в лунном сиянии. Гондола буквально купалась в потоках яркого света; рябь на воде походила на серебряные плавники рыб. Дэниел ничего не ответил на последнее протестующее заявление Лавинии, словно внезапно поддался колдовству ночи. Она знала это по себе. Ей казалось, она уплыла прочь от прошлого и будущего и испытывала необыкновенное чувство облегчения и свободы. Она понимала, что нечто подобное переживает и он, хотя, конечно, не могла прочитать его мысли. Безумие, навеянное светом луны, одарило ее интуитивным знанием, что и он рад был на какой-то миг освободиться от привычных уз и забот.

Если гондольер не перестанет петь, она согласится на любое предложение, каким бы фантастическим оно ни было.

— У вас необыкновенно бесхитростное лицо, — произнес Дэниел, и колдовские чары развеялись навсегда.

— Почему вы так говорите? — спросила она с подозрением.

— Да только потому, что ваша кузина, как видно, внушила вам, будто вы совершили какое-то тяжкое преступление. Уверяю, что в Винтервуде мы с Флорой будем проявлять куда большую терпимость.

Лавиния пыталась подогреть в себе прежнее негодование. Но она слишком остро ощущала прикосновение его руки к своей! Гондолы явно не приспособлены для чопорного поведения. И как это она позволила себе очутиться в подобной ситуации?

Потому, что ты этого хотела, сказал ей внутренний голос. Будь хоть раз честной. Он сказал чистую правду. Ты действительно хочешь поехать в Винтервуд, действительно хочешь, чтобы тебя уговорили; ты сознательно поддерживала знакомство с Флорой; ты намеренно вышла сегодня одна на улицу. И ты чувствовала себя совершенно несчастной уже при одной только мысли об этих полумертвых Монках с их пергаментными лицами. Будь же честной!

Но ведь ты знаешь, куда это тебя заведет. Ты в него влюбишься и возненавидишь прелестное лицо Шарлотты. Отправиться в Винтервуд равносильно тому, чтобы сознательно возвести себя на костер, принудить ходить по острым гвоздям...

А все-таки, может, есть какой-то способ избежать боли?

Например, если удастся сделать Флору счастливой не потому, что она тебе нравится и восхищает тебя, а ради него, потому что это для него важно.