Я свернула за кусты к оврагу. Скрип колёсиков на чемодане стал ещё пронзительней, словно они молили сжалиться и вернуть им приличные поверхности, для которых их и конструировали. Но нет, это вам не Английская набережная в Ницце и даже не улица Риволи в Париже перед роскошным зданием муниципалитета с неровной, заплеванной мостовой, окаймлённой плакатами в защиту геев… Мелькнуло воспоминание о французской столице прошлым летом. О Латинском квартале, шоколадном мороженом, холодном апельсиновом соке и круассанах на завтрак. Тьфу!

Я мотнула головой, отбрасывая к чертям собачьим всё ненужное. Прошлое – в урну! Теперь только вперёд, лишь волосы назад! Живём настоящим, это экологически правильно и даже модно. И в моём настоящем, надеюсь, чемоданы не развалятся, прежде чем я доберусь до пункта назначения.

Зазвонил айфон. Это была Тома, сестра моего бывшего. Как всегда, не вовремя.

– Оу, Зайка, милая моя, дорогая девочка! – фальшиво защебетала она, и я мигом представила её искусственно увеличенные губки, латте в кофейне на Тверской и чихуахуа под мышкой. – Я звоню узнать, как ты, что ты! Мы тут все в шоке от случившегося! Я никак не могу прийти в себя, что вы с Дэном… О, прости, мне трудно это произносить! – Она чуть не выдавила из трубки натужную слезу. – То, что вы не вместе! Как ты, Кисуля? Расскажи мне всё! Я готова выслушать, я тебе друг, милая!

Я улыбнулась так, словно стою на сцене Большого театра, а не возле туалета типа сортир прямо за покосившимся забором, заросшим бурьяном, и ответила бодро:

– Прекрасно, Томочка! Просто прекрасно! Спасибо, что беспокоишься!

«И что заботишься о том, какие сплетни потом по всей Москве разнести. И доложить ему!»

Она всегда так, я знаю. Но я умею держать лицо и поэтому улыбаюсь даже по телефону.

– Ты у родителей? Или в Москве? – затаила дух Томочка.

– Да нет, я устала от мегаполиса. Отдыхаю за городом, наслаждаюсь плэнэром! Тут такие виды! А воздух! Ммм, не передать! Не хочешь приехать? Тут чудо, как хорошо!

Я окинула взглядом тмутаракань с сорняками и камышом по ту сторону от железнодорожной насыпи, потом повернулась обратно, пряча глаза от солнца, и с удивлением обнаружила на холме прямо по курсу над дощатым сортиром замок. Настоящий, каменный с четырьмя башнями и фигурной кладкой, практически как на Луаре.

Я даже глаза протёрла: замок? Здесь?! Чудны дела твои, Господи!

– Ну, я рада за тебя, Милочка! – расстроенно произнесла Тома. – Ты только держись, ты сможешь, я в тебя верю! Не теряйся!

И поспешно отбила звонок.

Угу, – кивнула я сама себе, – уж я то точно буду держаться! Хотя бы назло вам всем, и то стоит!

* * *

Протелепавшись ещё немного по тропинкам между холмами, кустами, по балке и через овраг, я, наконец, увидела его – дом по адресу: Почтовая, двенадцать. Хотя ни почты, ни соседних домов, ни другой улицы поблизости не наблюдалось.

Я обрадовалась и скривилась одновременно: моим бесконечным скитаниям наступил конец – это хорошо; однако недвижимость, которая теперь принадлежала мне, вызывала скрежет в клапанах сердца, жалость к себе и духоту в селезёнке. После Хилтона и Рэдиссона, после квартиры на Патриарших, после всего… я должна жить здесь?!

Ком в горле пришлось сглотнуть, решительно вдохнуть и выдохнуть, набравшись вместе с воздухом аллергичной пыльцы родного края.

Нет, нытьё к чертям собачьим!

Пусть вот эта… – в голове, как в компьютерном банке данных, судорожно подыскивалось подходящее слово, и я радостно кивнула, обнаружив нужное, – эта халупа совсем не евро, и даже на четверть звезды не тянет, зато эта халупа МОЯ! Исключительно моя и ничья больше! И пусть мне кто нибудь скажет хоть слово или попробует приказать! И выставить меня отсюда не получится!

Я с трудом сняла засов с крючка калитки, просунув руку между прутьями, толкнула покосившуюся деревянную конструкцию коленом, обтянутым фирменной тканью юбки от Мадемуазель Шанель.