И опять глядит прямо перед собой, изображая философские раздумья.
Агата тоже не смотрит на Леху. Что интересного можно увидеть на этом лице в веснушках, которые держатся даже зимой? На этом непроницаемом Лехином лице, в котором нет никакого содержания – ни улыбки, ни печали. Одна идиотская гордость. Агата взглянула на него украдкой раза два. А иначе откуда бы она узнала про выражение его неприступного лица?
Агате так хочется сказать ему: «Ты, Леха, перестань злиться». Ничего я такого не сделала. Ну немного поулыбалась чужим мальчишкам. Так ведь это ты сам виноват – привел меня на чужую тусовку, а они там все какие-то унылые, неуклюжие, веселиться не умеют. А называется праздник, день рождения. Разве праздники такие должны быть? Ну я и показала им, как надо веселиться. Чтобы девочка нравилась, чтобы все шутили, смеялись, танцевали. А ты сразу устраиваешь сцену и скандалишь, как пьяный дядя Вася из шестого подъезда. Не злись, Леха, давай помиримся». Так она хотела бы сказать. Но не сказала. Сидела с безразличным видом. Потому что у нее тоже есть гордость.
Кому нужна такая гордость? Этого не знает никто. Но иногда любой человек глупеет, впадает в эту самую гордость и живет плохо. Не мирится с тем, с кем давно хотелось бы помириться, посмеяться вместе, послушать песню, пройти по Лунному бульвару и поцеловаться назло вредной Суворовне.
Ничего этого теперь нет, и никогда не будет. Так думает с грустью Агата. Так думает с грустью Леха.
Англичанка говорит весь урок по-английски и не замечает, что почти все в шестом «Б» думают о своем:
«Куплю новый альбом „Снайперов“, – думает Гриша, – Бомбина обрадуется».
«Откушу наконец от пряника, – думает Лидка, – чего ему без пользы лежать за шкафом? Еще мама найдет и съест». – Лидка не понимает, что ее огромный пряник не съесть и десяти мамам – жадность одолела Лидку.
«Мамина косметика лежит в вазе, – размышляет Варвара, – некрасиво прятать косметику от родной дочери. Тем более единственной. Вот приду домой, утащу тени, помаду, тон – все возьму. А в вазу налью воды нарочно. И веточки поставлю. Ага! Что тогда? И скажу: „Мама, я принесла тебе ветки, они распустятся в воде, будут листочки, зелененькие“.
Так проходит этот урок. В полезных мыслях. Англичанка так и не заметила ничего. Наверное, нельзя учителю слишком уж увлекаться своим предметом. Надо и на учеников обращать внимание. А может, как раз не надо? Всем и так хорошо.
Степа сидит на бульваре грустный и смотрит вверх, а там ничего интересного: облака и верхушки голых берез.
– Степа, почему ты печальный? – спрашивает Харитон.
Как все по-настоящему расстроенные, Степа отвечает:
– Так, ничего особенного.
Но Харитон забеспокоился, он задает много вопросов:
– Заболел? Обиделся? Влюбился без взаимности?
На последний вопрос Степа ответил сердито:
– Еще чего? Я же обаятельный и красивый пес. Почему без взаимности? Вон идет Лейла, видишь? Она на днях получила в пятак и на болвана боксера Кинга больше не смотрит. Идет мимо, как будто его не знает.
– А он на нее как раз смотрит, – зловредно отвечает Харитон, – глазки маленькие, красные, щеки висят, зубы лязгают, а шкура висит складками. Почему-то у боксеров шкура великовата, такая у них мода. Смотрит на Лейлу, глаз не спускает.
– Его проблемы, – Степа отвернулся и молча сидел у скамейки. Когда здесь веселье, все сбегаются – болтают, слушают Степины анекдоты, сами рассказывают. А в грустную минуту Степа один, если не считать Харитона.
– Моя грусть наступила внезапно. Я соскучился по своему приятелю, я не видел его давно. |