— Так это что же, волосы умерших?
Теперь он заметил, что волосы разделены на пряди, завязаны крошечными, на манер цветочков, узелками. Тусклые, неопределенного цвета волосы…
— Боюсь, мистер Райделл, что я напрасно трачу ваше время. — Джастин осторожно шагнула в его сторону. — Беседуя с вами по телефону, я находилась под впечатлением, что в вас… ну, как бы это получше сказать… больше южного.
— Что вы имеете в виду?
— Мы продаем людям не только товар, но и определенное видение. А также некий мрак, тьму. Готическую атмосферу.
Мать твою так и разэтак. Ну, точно, как та кукла резиновая из бюро, то же самое дерьмо собачье, чуть не слово в слово.
— Скорее всего, вы не читали Фолкнера. — Она резко взмахнула рукой, отмахиваясь от чего-то невидимого, пролетевшего, похоже, мимо самого ее носа.
(Ну вот, опять за рыбу деньги!)
— Нет.
— Как я и думала. Понимаете, мистер Райделл, я пытаюсь найти человека, способного передать ощущение этой атмосферы, этой тьмы. Самую суть Юга. Лихорадочный бред сенсуальности.
Райделл недоуменно сморгнул.
— К сожалению, вы не внушаете мне такого ощущения.
И снова — охота на невидимую паутинку. Или зеленого чертика?
Райделл взглянул на рентакопа, но тот ничего не видел и не слышал. Кой хрен, он там что, совсем уснул?
— Леди, — осторожно начал Райделл, — да из вас же торговый менеджер, как из моей жопы — соловей. У вас же совсем крыша съехала.
Брови Джастин Купер взлетели на середину лба.
— Вот!
— Ну что — вот?
— Краски, мистер Райделл. Жар. Сумеречная полифония, вербальное многоцветие немыслимых глубин распада.
Вот это, наверное, и называется «лихорадочный бред». Взгляд Райделла снова остановился на негрокойке.
— У вас же тут, думаю, и черные тоже бывают. Они как, не жалуются на такие вот штуки?
— Отнюдь! — сумеречная Джастин презрительно дернула плечиком. — Наши клиенты, в числе которых есть несколько весьма богатых афро-американцев, прекрасно понимают, что такое ирония. А куда им без этого деться.
Интересно, какая тут ближайшая станция метро — и сколько до нее тащиться, до этой «ближайшей»? А Кевину Тарковскому так все и объясним — не вышел я, значит, рылом. Хреновый я южанин, не южный какой-то.
Рентакоп открыл дверь.
— Простите, миссис Купер, но не могли бы вы сказать, откуда вы такая родом? — обернулся напоследок Райделл.
— Нью-Гэмпшир.
Дверь за его спиной закрылась.
— Долбаные янки, — сказал Райделл жестяному «порше». Любимое папашино выражение неожиданно заиграло свежими, яркими красками. Такое вот, давись оно конем, вербальное многоцветие.
Мимо прополз немецкий грузовик, длинный и суставчатый, словно гусеница. Только что не мохнатый. Райделл ненавидел эти машины, ходившие на растительном масле, — ну как это можно, чтобы выхлопные газы воняли жареной курицей?!
5
БЕССОННИЦА
Сны курьера состоят из обжигающего металла, вопящих и мечущихся теней, тусклых, как бетонные надолбы, гор. Склон холма, похороны.
Сироты лежат в пластиковых светло-синих гробах. Цилиндр священника. Первая мина была полной неожиданностью, никто не заметил, как она прилетела с бетонных гор. Мина пробила все — холм, небо, синий гроб, женское лицо.
Звук слишком огромен, чтобы вообще считаться звуком, и все же он не мешает им слышать запоздалые, только теперь долетевшие хлопки минометов; они смотрят на серую гору, там вспухают белые, аккуратные шарики дыма. |