Конечно, если мама разрешит мне самой дойти до будки с мороженым на Шестнадцатой. Разрешит, наверное. Дойти до будки и обратно – это же не домой ночевать не прийти. Хотя моему родному старшему брату она разрешила не прийти ночевать на Новый год. Просто потом забыла. Чтобы она не забыла, что разрешила про будку с мороженым, надо просто пойти без разрешения. Всё равно никто не заметит – я целый день летом могу гулять сама «только ни ногой с переулка!». Я ни ногой. А двумя – я быстро туда и обратно! Когда взрослые не ждут ребёночка – они не волнуются. Так что лучше пусть ребёночки приходят, когда их не ждут. Это куда лучше для взрослых, чем когда ребёночков ждут, а они не приходят. Так что мне надо быстро в монастырь, в церковь, на обратном пути – за мороженым, и никто не заметит, что я пришла, потому что я не буду просить разрешения, и значит, никто мне не не разрешит и вообще не заметит, что я уходила.
Сегодня я не собираюсь даже начинать считать машинки, потому что намерена внимательно слушать, о чём говорят мама и тётя Лена. От конечной до конечной много чего полезного от двух взрослых можно подслушать. Ну или хотя бы интересного. Интересное – оно не как полезное. Не всегда хорошее. Но интересное – это жутко интересно!
Мама не предлагает тёте Лене сесть у окошка, потому что я «люблю считать машинки», а у меня не хватает духу сказать: «Мама! Я не буду считать машинки! Пусть тётя Лена, которая ждёт ребёнка, сядет у окошка. Ей будет легче ждать ребёнка у окошка, потому что над ней тогда не будет зависать противный потнючий пузатый дяденька. К тому же я могу пихнуть противного потнючего пузатого дяденьку по этому самому пузу кулаком. А тётя Лена – не может. Потому что я очень хорошо знаю, что то, что можно маленьким детям, нельзя взрослым тётям. И вопиющее наоборот. К тому же ради удовольствия ткнуть такого противного дяденьку по пузу кулаком – а мне в данном случае не будет противно противное, потому что оно для пользы! – я могу совершенно спокойно прикинуться дурой. У меня богатый опыт общения с моим двоюродным братом-дураком. И я уже давно наблюдаю, что дуракам легко прощается то, что не прощается умным. Дураков любят. Дураков защищают. Дуракам – да-да-да! – везёт!» Но ничего такого не говорю. Потому что хотя тётя Лена и подруга мне, но мама мне – мама. И сказать сейчас такое будет примерно таким же предательством, как остаться у бабушки и дедушки, когда мама уезжает. Хочется не уезжать – но уезжаешь. Хочется уступить тёте Лене – но не уступаешь. Потому что за всем тем, чего хочется лично тебе, кроется предательство мамы. Это какое-то странное непреодолимое противоречие! Почему-то всё, что хорошо для тебя лично, предаёт твою маму! С этим иногда практически невозможно жить! Но – ничего, живу! И никаких противных зелёных соплей или значительных таинственных лейкозов у меня нет. Наверное, потому, что я «очень крепкая девочка и с мозгами дружу», как говорит Руслан Михайлович. Вообще-то, я не очень дружу с мозгами, потому что довольно часто с собственными мозгами ссорюсь, но Руслану Михайловичу про это не говорю. В конце концов, как бы я ни ссорилась с собственными мозгами, обычно я с ними мирюсь. Если не мириться ещё и с собственными мозгами – это вообще будет ой! Собственные мозги – это не подружка с соседнего переулка, с которой захотел – играешь, не захотел – общий привет! (Этот «общий привет!» – тоже выражение Руслана Михайловича, когда он хочет кого-то куда-то подальше вежливо послать, он говорит: «Общий привет!» – а когда хочет послать невежливо, говорит иначе, мне так говорить нельзя, как нельзя, например, носить каблуки и красить губы помадой, пока не повзрослею.) Собственные мозги – они всегда с тобой, и потому, хочешь не хочешь, приходится с ними дружить. Так вот, я прекрасно знаю, дружа с собственными мозгами, что это мама хочет уехать, чтобы тётя Оля расстроилась и раскаялась, и что это именно мама хочет сидеть у окошка, чтобы над ней не нависал противный потнючий дядька. |