— Нет, — твердо сказал Кути. — Это уж никак невозможно.

— Видите ли, дорогой друг, мне самому не совсем удобно вступать в непосредственные отношения с господином Себерени, но я считаю своим долгом поддержать его, ну, скажем так, некоторые патриотические начинания.

— Весь этот бред насчет крови и почвы?

— Не совсем… — ушел от прямого вопроса иезуит.

— Или вас волнуют доморощенные французы «Пильвакса»?

— Я не вдаюсь в перипетии литературных споров, но был бы рад, если бы вы поддержали на первых порах этого горячего молодого человека.

— Сколько вы ассигнуете на него? — Кути, казалось, доставляло несказанное удовольствие медленно загонять в угол скользкого, как угорь, партнера.

— Скажем, пятьсот. — Бальдур понял это и ответил безмятежной улыбкой. — Пятьсот пенгё.

— Будь по-вашему. Это все?

— Нет… Еще две тысячи пенгё я попрошу передать господину Шандору Петефи.

— Что? — непритворно изумился Кути. — Две тысячи? Петефи? — Он зажмурился и потряс головой. — Мне кажется, что я сплю. Да он отродясь не видал такой суммы! И, наконец, зачем?

— Все с той же целью, — кротко пояснил Бальдур. — Для поощрения различных школ искусства.

— И без всяких условий?

— В общем, да, без всяких. Разве что вам удастся склонить его к несколько большей умеренности.

— А если не удастся?

— Отдайте все равно, но намекните, что сей добровольный взнос на издание новой книги — только начало… Если, разумеется, обнаружится хоть какая-то ответная лояльность.

— На мой взгляд, это бессмысленная затея. Можно все что угодно говорить о Петефи, но одного у него отнять нельзя — он фанатик. Такие люди обычно не продаются, отец Бальдур, увольте меня от подобных поручений.

— Вы неправильно поняли меня…

— Нет, я вас очень хорошо понял и со всей ясностью отказываюсь содействовать вам в этом деле.

— Как вам будет угодно, дорогой друг… Но относительно Себерени мы договорились?

— Пожалуй, — Кути неохотно склонил голову.

— И подобных ему, если таковые вдруг обнаружатся?

— Там видно будет… Короче говоря, я готов помочь свергнуть ложного кумира, — Кути деланно рассмеялся, — но не вступить с ним в сделку. Для этого вам придется подыскать другое доверенное лицо.

— Я так и сделаю, — без тени улыбки ответил Бальдур.

— Одного не понимаю: зачем? — Кути нетерпеливо устремился к дилижансу. — Либо одно, либо другое.

— К цели ведут самые разные дороги, — напутствовал его иезуит. — И порой очень трудно угадать, какая из них короче.

12

Петефи спустился к Дунаю и, отыскав старый, посеревший от непогоды ящик, присел у воды. Предзакатное небо давило глаза полыхающим тяжким светом. В суставах ощущалось тягучее томление и недоставало сил надышаться вдоволь. Было смутно, как после тяжкой болезни, когда еще не очень веришь собственному телу и чужой ненадежной земле. Смерть Этельки и бдения у могильного холмика отодвинулись в неразличимую даль. Призрачная сосущая пустота притупила память. Недавнее предстало нереальным, словно пережитым в иной жизни или привидевшимся во сне.

Протяженность времени определяется не столько качанием маятника, сколько накалом переживаний, мельканием событий, глубиной и свежестью чувств.