— Guten Abend, mein Herr, — угодливо поклонился Вахот, ибо глуп тот редактор, кто не заискивает перед полицией.

— Isten hozott! — ответил Фукс на мадьярский манер, поскольку был от природы деликатен, а по-венгерски говорил много лучше, чем по-немецки. Отодвинув локтем цилиндр с перчатками, нацедил в глиняную кружку вина. — Выпей-ка с мороза, — предложил и с дружеской фамильярностью хлопнул Вахота по плечу. — Давненько мы не виделись с тобой, Имре!

— Давненько, Ферди! Как дела?

— Ох, лучше не напоминай! — посетовал полицейский. — Одно расстройство. Третьего дня на карету графа Каройи напали.

— Вся Буда только о том и говорит. Рассказывают, будто бетяры отделали беднягу до полусмерти, раздели, отняли деньги и ларчик с важными письмами, а потом еще и лошадей выпрягли. Ты же помнишь, какие у него были лошади?

— Полиция узнает последней, — вздохнул Фукс. — Не то что ваш брат газетер. Я про письма первый раз слышу.

— Кого-нибудь хоть поймали?

— И след простыл, — махнул рукой полицейский. — Так что плохи мои дела. Ожидаю серьезных неприятностей. Ежели услышишь что ненароком, так скажи.

— Непременно, Ферди, можешь на меня положиться.

— Я тоже всегда рад оказать тебе услугу. Мне кто-то сказал, будто тебя донимают какие-то там сопляки?

— Ничего себе сопляки! Первые поэты в Венгрии, которых я своими руками вытащил из грязи! Верь после этого в людскую благодарность.

— А в чем, собственно, дело, Имре?

— Эти щелкоперы объявили форменную забастовку. Как тебе нравится? Кажется, всякого нагляделись, к любым беспорядкам привыкли, но чтоб литературная стачка — такого я не упомню. Это, господа, слишком!

— Литературная стачка? — Фукс сделал удивленные глаза. — Это что за зверь?

— Не желают у меня печататься, бандиты! — Вахот побагровел и закашлялся. — Черт их дери.

— Перебежали к конкурентам?

— Если бы! Нет, эти молодчики метят выше. Всем издателям объявили бойкот и собираются открыть собственное дело. Эдак мы все по миру пойдем.

— Что же делать? — Фукс озадаченно скривил губы. — Вот уж действительно ситуация. Я бы и рад их упечь, но за что?

— В том-то и загвоздка… Да и какой мне прок от того, что их посадят? Они мне здесь нужны, на свободе. Господа подписчики требуют новых сочинений. Объявленных, кстати сказать.

— У них есть главарь, закоперщик?

— А как же! Все он, прославленный господами конспираторами Шандор Петефи. Подумать только, это я, старый дурак, выкормил его чуть ли не из соски! — Вахот взъерошил волосы и хлопнул по столу так, что подскочили кружки. — Ты видел второго такого дурака, Ферди?

— Нет, — честно признал начальник тайной полиции. — Но какой-то выход должен найтись?

— Одна надежда, что их надолго не хватит. Журнал — штука канительная, а кушать-то надо, притом каждый день.

— Вот видишь, все не так уж и мрачно.

— Для других, может быть, но не для меня. Эти проходимцы объявили мораторий на год, но у меня поклялись не печататься более никогда. Ничего себе?

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Даже у стен бывают уши, и свет не без добрых людей. Ума не приложу, как буду делать апрельский номер. Мы же объявили поэму Петефи, рассказ Пака, новый роман Йокаи…

— А нельзя их как-нибудь расколоть? Отъединить друг от друга?

— Как? — Вахот вопросительно глянул поверх кружки.