— Есть, — спокойно ответил Телеки. — Поблизости отсюда, наследственный майорат. Буду счастлив, если согласишься погостить под моим кровом. Знакомство с тобой — честь для меня. Да поможет мне бог завоевать твое доверие и дружбу.

24

— Меттерних окончательно спятил. — Небрежным движением кисти Кошут перебросил через рабочий стол газету с последними сообщениями. — Полюбуйтесь, господа, что происходит в Галиции… Поджоги имений, крестьянские самосуды, отвратительные зверства, в коих виновны обе стороны.

Сидевшие напротив братья Мадарасы и граф Баттяни молча склонились над листами, на которых еще не просохла пахучая типографская краска.

Никто из гостей редактора «Пешти хирлап» прямого отношения к редакционной кухне не имел. Однако как-то само собой получилось, что кабинет Кошута сделался в последнее время центром, вокруг которого кристаллизовалась еще зыбкая, не имеющая четко очерченных границ либеральная оппозиция. Не удивительно поэтому, что и Мадарасы, и Баттяни, весьма далеко отстоявшие друг от друга в своих политических чаяниях, поспешили завернуть к Кошуту, как только распространилась весть о галицийском восстании.

— Ты действительно уверен, что канцлер приложил тут руку? — спросил Баттяни, промокая платком широкую лысину.

— Кто же еще? — пожал плечами Кошут, машинально поправляя красиво повязанный шейный платок. — Излюбленный стиль, характерный почерк. Польское дворянство было настроено крайне антиавстрийски, и Вена день за днем теряла рычаги власти. Поэтому старый Клеменс решил прибегнуть к излюбленному трюку, натравить силу на силу.

— Но одна из этих сил крестьянство! — негодующе воскликнул Баттяни. Его мясистое волевое лицо покраснело от гнева.

— Кошут прав, — спокойно кивнул Йожеф Мадарас. — Меттерних уже не ведает, что творит. Надеясь погасить пожар встречным огнем, он рискует спалить всю округу.

— Восстание свободно может перекинуться к нам, — поддержал брата Ласло Мадарас, — и уж, конечно, в русскую Польшу, что вообще чревато войной.

— И все же с трудом верится, что опытный государственный деятель способен на такое безрассудство, — упрямо мотнул головой Баттяни. — Нужны доказательства.

— За ними дело не станет, — Кошут подавил улыбку, заметив крошки бисквита, запутавшиеся в кудрявой черной бороде упрямого графа. — Наверняка все было разыграно по старым нотам: переодетые жандармы, шпики, иезуитские провокаторы. Им нетрудно было распалить крестьян, доведенных до крайней степени отчаяния, против спесивых магнатов. Вы же знаете, что польское шляхетство иначе как быдлом народ и не называет. Можно не сомневаться, что Меттерних не замедлит поднажать со своей стороны и возьмет непокорных панов в кольцо.

— Если только восстание не распространится дальше. Он совершенно прав, — Баттяни кивнул на Ласло Мадараса. — За украинцами могут подняться словаки, да и за братьев мадьяров я не поручусь. Что тогда? Меттерних, конечно, сгорит, но какой ценой? Вместе с нами?

Кошут отметил про себя, что богатейший помещик и промышленник граф Баттяни хоть в чем-то публично согласился с максималистами Мадарасами. Видимо, и вправду пришла пора консолидировать силы, прибрать осторожно к рукам отдельные группы, уравновесить противоположные веяния, примирить лагери. Что ж, посмотрим…

— Не хочется? — спросил с усмешкой, вперяясь взглядом в крошки на бороде. — Не желаешь гореть в одном костре с Меттернихом?

— Пусть с ним черти горят, — в сердцах махнул рукой граф. — И венская камарилья.