— Жи-и-и-изнь, значит?! Жизнь, это хорошо…, — совершенно непонятно съязвил Бекренев. Странный он какой-то… Мизантроп.

— «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, то даю её; Итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твоё!» — негромко сказал бородатый, неопрятный, толстый поп.

— Евангелие от Луки цитируете, а именно то самое место, где Сатана Христа искушал? — национально ответил вопросом Сванидзе. — Ну, хоть я и не Князь Мира сего, но кое-что я и для вас изыщу… Например, тихий приход в ближнем Подмосковье. Нынче вакантен, к примеру, вот… Да, Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Черкизове… Это платформа Тарасовка с Ярославского вокзала, на пригородном поезде полчаса езды от центра Столицы. Ох, ну и храм… Построенный в начале нынешнего века и ныне сей храм поражает своим величием и красотой архитектуры и заслуженно является одним из самых богатых памятников церковного зодчества! Храм и колокольня, высотою более 50 метров, образуют единый ансамбль, строгие пропорции которого создают впечатление монументальности, хотя церковь не велика по размерам. Вместимость около 500 человек. По отзывам в храме хорошая акустика, по звучанию он не уступает Большому залу Московской консерватории. Здесь любил петь в церковном хоре сам Федор Шаляпин! А колокола! Четыреста пудов серебра и меди! А специально выстроенный церковный дом, в котором вам так удобно будет разместиться со всей семьей…

— Извините душевно, но не могу не поинтересоваться: а где теперь мой предшественник? Где он теперь служит?

— Он переведен… в другое место… И, я надеюсь, весьма скоро вы с ним встретитесь! (В июне 1937 году храм уже два месяца как разграблен и обращен в склад, колокола сброшены и разбиты, приходский священник о. Киприан, ныне новомученник Московский, расстрелян ещё в мае месяце на полигоне «Коммунарка», за то, что… он приглашал, подлец, детей по воскресеньям посещать церковь! Сванидзе об этом прекрасно знал.)

— А для меня что сделаете? В МГУ определите? Да уж заодно и оживите моих детей? — подал голос вонючий оборванец, похожий на нищего…

Николай Иванович посеръезнел своим умным лицом:

— Нет, товарищ Актяшкин…

— Уж сразу я стал и товарищ? Одна-а-а-ако…

— Да, товарищ… Мы не в силах ничего исправить, но мы готовы сурово покарать тех негодяев и подлецов, тех клеветников, которые поломали вашу жизнь!

— Да? И доцента Мурельмана вы тоже покараете?

— Э… ну… надо же всё-таки дифференцировать… вы же понимаете…, — начал было Сванидзе… А потом вдруг подумал: «А чего это я, собственно, жмусь? Я что же, всерьез собираюсь выполнять то, что им нынче наплету?» И решительно сказал: — Да! И Мурельмана тоже!

— Это очень хорошо… Тем более, что Исаак Самуилович уже двенадцать лет как преставился. Приказал всем нам долго жить! Похоронен на еврейском кладбище в Саран-Оше. Но, думаю, вы его там легко откопаете и сделаете ему строгий выговор…, — откровенно веселился поганый бич. (Бич — бывший интеллигентный человек).

— Дяденька, дяденька, а мне? — подергал Сванидзе за штанину тощий шкет явно босяцкого нрава.

— А тебя, мальчик, мы определим в хорошую… да что там, в отличную школу! Окончив которую, ты станешь моряком или даже летчиком! Хочешь ведь быть летчиком? Да?

— Ага, дяденька… И поплыву я отсюда на легком катере… или полечу на ероплане, с пропеллером в кармане!

Николай Иванович решительно остановился.