И еще прошу не назначать меня кольцевиком ходить на почту в Озерный это пятьдесят километров туда сюда я не успеваю уроки делать.

Будьте сдоровы. И скажите моей маме что я покуда ещё жива.

И еще зделайте так чтобы санобработку вновь поступающих девочек не проводили мужчины-козлы насильно которые делают нам очень больно в писе. Низко вам кланяюсь.

Аня Керстновская. (так в тексте)»

Строгая начальница обвела оловянными глазами притихшую в кабинете компанию и грозно спросила:

— Ну, что вы об этом думаете?

Бекренев, с трудом сглотнул душащий его комок, прохрипел, выталкивая ледяные слова:

— Это… мерзость…

При этом он лихорадочно вспоминал, где зарыл свой тщательно упакованный в промасленные тряпки принесенный с Гражданской верный наган.

— Вот! Именно мерзость! — радостно подхватила начальственная дама. — Очень рада, коллега, что вы меня понимаете! В письме — ошибка на ошибке! И грамматика, и синтаксис! Да кто у них в школе родную речь и литературу преподает? Вот, предписываю вам троим, составить комиссию Наркомпроса и отправиться немедля в поселок Барашево Темниковского района Мордовской АССР, с целью проверить состояние дел в тамошней школе-интернате… и вообще… идите, идите, я очень занята…

Когда о. Савва, выйдя из здания Наркомпроса, привычно было перекрестился на шпиль Меньшиковской башни, возвышавшейся своей золотой иглой и над Телеграфным переулком, и над всеми Чистыми прудами, за локоток его осторожно, но весьма сильно взяла чья-то крепкая рука:

— Извините, батюшка, можно с Вами переговорить?

— Да, это, сын мой, я от служения отстранен…, — начал было о. Савва, но тут же вспомнил, что на нем вместо привычной рясы одет кургузый пинджачок (так в тексте) и прожженные на седалище штучные, довоенные брюки.

Вряд ли кто мог опознать в таком клоунском виде священнослужителя! Но у нечаянного собеседника глаз, как видно, был весьма пристрелян.

— Ничего, ничего…, — ответствовал ему собеседник, которого о. Савве представили давеча как школьного работника гражданина Бекренева. — Я тоже. От служения отстранен.

Помолчав, Бекренев добавил:

— Батюшка, а как вы насчет по маленькой рюмашечке?

О. Савва задумчиво почесал густую бороду:

— Во благовременье оно вроде бы и ничего, иже и монаси приемлют… Да вот беда, нынче денег при себе не имею!

— Ничего, Савва Игнатьевич («Надо же, запомнил, как меня зовут!» — радостно изумился о. Савва), у меня малость найдется…

… Рюмочная «Котлетная» Треста «Мосгорторг», в проклятом царском прошлом старинный трактир «НизокЪ», располагалася (так в тексте) аккурат на углу Чистопрудного бульвара и улицы имени безвинно убиенного неизвестно кем (известно кем! врагами народа из лево-право-троцкистского блока! — сказала бы на это Натка. Многоопытный о. Савва не был бы так категоричен и поспешен в суждениях.) Сергея «Мироныча» Кирова, до этого триста лет бывшей Мясницкой.

Идея о том, что когда-нибудь тут будет американская закусочная «Макдонадльдс», никому из москвичей не могла бы придти в голову в самом страшном сне.

Низкий зал, с широкими запыленными окнами, был уставлен мраморными круглыми стойками на высоких блестящих металлических ножках. Гранитный пол был густо усеян мокрыми опилками, так что пиво и иные жидкости можно было невозбранно лить прямо себе под ноги.

На застекленном прилавке под выпуклым колпаком лежали обязательные закуски, без которых спиртное вообще не отпускалось: кусочки черного хлеба с селедкой и килькой, отварные микояновские сосиски с зеленым отварным же горошком мозговых сортов, фаянсовые мисочки с голубой витой надписью «Общепит», в которых краснел винегрет и синел отварной картошкой салат оливье, и белели каленые яйца… Котлет же в меню «Котлетной» традиционно не было.