— Прошу вас, — сказала секретарша.

Модест Михайлович встретил нас держа у виска трубку телефона и кисло улыбаясь, и было непонятно к чему относится эта улыбка — к нашему визиту или к сообщению телефонному сообщению.

Он меня узнал, но не выразил восторга. Опять господин журналист приехали, и вот генерала сюда привезли и, кажется, пьяненького. Что же мне с вами делать, упорный вы мой?

Мне было неловко, и я даже растерялся. Собирался быть зрителем при сцене бурной атаки большого комитетского чина на оборонительные порядки сомнительного приватного заведения, а буду вынужден сам работать первым номером. Как я не люблю оказываться в таких ситуациях. Что было делать — начал мямлить.

Модест Михайлович усадил нас к своему наркомовскому столу, и, играя выключателем кремлевской лампы, легко, даже небрежно отбивал мои плохо подготовленные наскоки.

— Вашего Ипполита Игнатьевича я выгнал. Старик здоров, как только может быть здоров такой старик. Одно время было у него что-то вроде шоковой реакции, потом он какое-то время пытался нас дурачить, но дурачить нас долгое время, поверьте, невозможно. Потом, он украл телефон у одного нашего сотрудника.

— И вы выгнали больного человека… — попробовал я обострить.

— Повторяю, здоров, здоровее нас. Надо знать породу этих сталинских соколов. Нервы — стальные поволоки, простата, как у гимнаста…

— Он честный человек, он позаимствовал телефон, чтобы сообщить мне…

Доктор грустно и устало улыбнулся.

— Давайте оставим это.

— Но вы же знаете его историю. Жена под колесами, непосредственно вслед за этим — два необъяснимых несчастья, Потом — подполковник Марченко.

— И подполковник уже не у нас.

— А где?

— Там, где ему и положено быть — в туберкулезном санатории. А мы здесь по преимуществу заняты нервными недугами.

— И переезд прошел благополучно?

— ? — Доктор меня не понимал.

— Я имею в виду, никакой самосвал не врезался в его машину?

Модест Михайлович насупился. Мне и самому было понятно, что я веду себя странно.

Удивительным было молчание генерала. Пару раз я покосился на него, он сидел набычившись, и прищурившись. Копит силы для неожиданного удара? Но напряжение в нем чувствовалось. Пару раз его правая рука делала резкое непроизвольное движение, будто прихлопывая что-то на зеленом сукне.

— Но тогда вы сами себе противоречите, — продолжал я из последних сил. — У Ипполита Игнатьевича был как раз такой, я бы сказал нервный, психический случай. Зачем его было гнать?

Доктор кивнул. Снял трубку, с извиняющейся улыбкой набрал номер, мучительно поморщился, услышав оттуда что-то неприятное, продолжил.

— Он — да, психопат. Шизоидная психопатия. Странности характера очень усугубились с возрастом. Его правдолюбие превратилось в склочность и сутяжничество. — Доктор очень выразительно вздохнул. На секунду задумался, и опять продолжил: — Когда мы отделались пятнадцать лет назад от этого невыносимого старика, я и представить себе не мог, что когда-нибудь он снова окажется проблемой для нас. Кажется, я вам это уже рассказывал.

— Так, я понимаю, вы упорно не хотите увидеть ничего необычного в истории Ипполита Игнатьевича и подполковника Марченко. Странная ведь история. К тому же, жена-то ведь погибла.