— Танюшка! Это ты?! — возопила Катька, выходя из ступора — она ведь не видела меня с полгода.

— Нет, это не я, а тень отца Гамлета! Ты куда-то намылилась?

— Я?! Да должен за мной тут кое-кто заехать. Но ты проходи, проходи. О твоих делах хоть и не спрашивай — вся цветешь и благоухаешь! И кофточка чудесная! И волосы блестят! Ой, а у меня тут та-а-кое! Я тебе та-а-кое расскажу! — щебетала Катерина, прыгая вокруг, словно горная козочка, пока я выкладывала из сумки пиццу и прочее.

Сколько ее помню, у нее всегда было что рассказать, причем чаще всего именно «та-а-кое». «Такое» заключалось в ее романах, в которые она кидалась, как австралийская птица на терновый куст. Каждый раз с последней песней. Ну не везло ей с мужчинами. Из пяти-шести знакомых мне лично ее возлюбленных все оказывались либо сильно женатыми, либо находящимися в стадии развода, и стадия эта длилась у них годами. Встречались, правда, и неженатые, и они женились, но не на Катьке. Да и вообще все эти мужчины были отъявленными негодяями. И если не смывались бесследно после первой ночи, то долго и нудно терзали девушку играми в любовь. Словом, все ее истории — это романтические девичьи грезы плюс самоутверждение облезлых павианов, боящихся потерять эрекцию или обнаружить лысину на голове. Хотя, конечно, это на мой субъективный взгляд. А Катьку Клюшкину каждый раз потрясала любовь, и эта любовь в ней вскипала и пенилась, и выходила из берегов, пока не скисала, как простокваша.

По ее ослепительному виду, сверкающему взгляду и по увеличению косметических примочек на столике нетрудно было понять: появился очередной козел. Но, Таня, нельзя же так о людях! Возможно, совсем даже и не козел, а самый настоящий принц на белом коне прискакал за твоей подругой. Надо сначала внимательно ее выслушать.

— Сунь пиццу в духовку, а пиво с соком в холодильник. Конфеты — маме. И давай рассказывай. Не томи душу.

Катька не отреагировала на мои призывы поужинать и уселась, подтянув колени, на табурет. Глаза она возвела к потолку и, если бы не демоническая прическа, фиолетовые тени и черный лак на ногтях, походила бы, наверное, на Джульетту.

— Танька, ты себе не представляешь! Это мужчина моей мечты!

— Почему же, представляю. У тебя твои мечты воплощаются по пять раз в год.

— Нет, Танька, ты не понимаешь. Это совсем не то. Он — на-сто-ящий мужчина!

— Опять лет под пятьдесят? — сразу попробовала выяснить я.

— Да нет же, ему двадцать восемь, а когда ты узнаешь, кто он, ты обалдеешь!

— Надеюсь, не бандит?

— Он — телохранитель!

— По-моему, это ты обалдела. — Я живо представила себе груду разнообразных бицепсов и трицепсов, заканчивающуюся вверху микроцефальной головкой. — О чем ты с ним разговариваешь?

— Он — мой идеал. У нас родство душ, — безапелляционно заявила Катька. — Он… он такой нежный, такой чувствительный. И благородный. И умный. И невероятно сексуальный! Просто Антонио Бандерас! Ну ладно, сейчас я разогрею пиццу и расскажу тебе все по порядку. — И Катька полезла за сковородой.

Видимо, воспоминания о необыкновенной сексуальности душевного охранника пробудили в ней аппетит. А я, честно говоря, уже давно мечтала вонзить зубы в чудный итальянский пирог с ветчиной, грибами, сыром и даже, кажется, с оливками.

— Давай уточним, — сказала я, — чей он телохранитель и где ты умудрилась с ним познакомиться?

— Это совершенно невероятно, но он телохранитель сына самого Пальцева.