Пора моей женской сущности взять тайм-аут. Коньяк из меня почти выветрился. Детективное начало жаждало деятельности.

Григорий опередил меня, заговорил первым:

— Шеф вам рассказал про меня?

— Смотря что именно.

— Ну, о моих тюремных университетах.

— Не-ет… — Я как могла изобразила крайнее изумление.

— Ну, нет так нет. — По его тону я поняла, что он поверил мне примерно так же, как если бы я сказала, что недавно летала на Луну.

— Значит, я расскажу. Так вот: перед вами бывший уголовник. Зек. Статья 108 УК РФ, часть 1: причинение смерти при превышении пределов необходимой обороны. Я не хотел его убивать — он сам хотел этого. Но это, как вы понимаете, мало меняет дело. И то, что, как говорится, искупил, — тоже дела не меняет. Бывших уголовников вообще-то не бывает. Это все равно что потерять невинность. Был человек — стал зек! Все! Стоит только ступить на скользкую дорожку, правда? Ну там блатная романтика, крутые дружки, все такое прочее… Разве у зека есть другой путь, разве ему позволительно снова стать человеком? Не-ет… Как волка ни корми — он все в лес норовит! Не так ли, уважаемый детектив?

Голос Григория звучал совершенно спокойно, даже лениво. Но чувствовалось, что этот выстраданный монолог стремительно раскручивает в нем какую-то невидимую эмоциональную пружину. И не дай Бог, если эта пружинка сорвет свои ограничители… Пока я хлопала глазами, озадаченная неожиданным поворотом разговора, Григорий закончил свою мысль:

— Таким образом, у вас имеется готовый главный подозреваемый. Не подозреваемый — конфетка! На такого что угодно повесь — все выдержит, не отвертится. Так что, если б делом занималась родная милиция, меня бы уже давно, как говорится, под белы ручки и — к следователю. Ну а у вас, Танечка, какая будет для меня мера пресечения?

— Для начала я бы хорошенько вас стукнула по макушке, чтобы вы перестали молоть ерунду. Да вот жалко такой умной головы: ишь как складно сам себе сочинил приговор!.. Никто вас ни в чем не обвиняет, зачем вы так, Гриша? — совсем другим тоном, почти ласково закончила я.

Моя реплика достигла цели: я сбила с него трагический пафос. Он ошеломленно уставился на меня.

— Не обвиняете? Да бросьте вы, Таня! — Пружинка снова начала плавно сжиматься. — А в общем, мне все равно, обвиняют меня или нет. Я сам себя обвиняю! И этой вины с себя не сниму, даже если все другие простят. Ведь это я Антошку проспал, я! Мне его доверили, я за него отвечал! По гроб жизни теперь не забуду, как я приехал вчера вечером к Олегу с этой вестью. Словно побитый пес. Его глаза… Чуть душу из меня не вытряс. Потом извинился, правда, а мне от этого еще тошней, понимаешь? — Я с удовлетворением отметила его первую фамильярность в мой адрес, хотя еще не осознанную. — Уж лучше бы убил… Я бы на его месте — убил гада, точно знаю!

Ну, кажется, теперь его понесло в другую сторону: началось самобичевание. Этак мы до Кушума доберемся раньше, чем до сути разговора.

Но Григорий не переставал меня удивлять. Неожиданно он резко сбросил скорость, свернул на зеленую обочину и остановил машину. В результате этого пируэта мой лоб едва не соприкоснулся с лобовым стеклом «Лады». Я даже позволила себе некое нелицеприятное замечание в адрес водителя, но Григорий и ухом не повел:

— Извините. Я хочу сделать заявление. Можно?

— Валяйте.

Он повернулся ко мне всем корпусом, левой рукой продолжая небрежно опираться на руль. Вынуждена признать: поза была эффектная, особенно для сцены «заявление главного подозреваемого».