И быстро прошел в мамину комнату. Там находился врач и какой-то мужик с седой совершенно головой, но черными усами и сильно загорелым, даже задубелым, моложавым лицом.

Он стоял, склонившись над кроватью, и держал маму за руку.

А врач говорил:

— Немедленно в больницу! Неизвестно, что с головой. Вы что?! Дома вы можете ее потерять!

Митя тихо подошел к кровати и спросил:

— Мамочка, ты меня слышишь? И она, — видимо очень ждала его! — приоткрыла глаза и прошептала.

— Митечка… Ты… прие-хал… Теперь я… не умру… — лицо ее скривилось, а из глаз вытекли ручейки слез.

Митя бросился перед кроватью на колени, схватил мамину руку, стал целовать ее и твердил:

— Мамочка, мама, прости меня, прости…

А она опустила веки и совсем тихо сказала:

— Мите-чка…

Его поднял с колен этот седой мужик, потому что врач уже вызвал «скорую».

Маму увезли в больницу. Седой мужик поехал с ней. Больше никому не разрешили. Митя, будучи в каком-то ступоре и не желая видеть свою тетку, отправился в больницу на такси.

Маме уже делали операцию. До этого проверили голову, — оказалось, гематома не задела важных центров…

— Дежурить кому-то придется, — сказал врач, — сами знаете, на нянек надежда плохая. Пока она в реанимации — не нужно, а дня через два — обязательно.

Через час врач прогнал их из больницы, сказав, что высиживать им здесь нечего, если будет нужда, — их вызвонят, но надо надеяться, что этого не случится, — добавил доктор и улыбнулся ободряюще.

Митя и Игорь Алексеевич уехали.

Игорь Алексеевич, седой мужик, оказалось, уже давно «дружит», как он выразился, с Митиной мамой. Сам он — судоходчик, механик на плавбазе, разведен, дети взрослые, живут самостоятельно, как и Митя, в других городах, и получилось, что они двое только и нужны друг другу. Детям — нет.

Игорь Алексеевич несколько смутился, потому что подзабыл, что разговаривает с «ребенком, давно не видевшим мать»…

Митя подумал: «Хорош ребенок! Двоих деток уже родил… от разных женщин…»

Игорь Алексеевич был симпатичный, мягкий и явно любящий маму… Митя порадовался за нее и… за себя: так ему легче жить, зная, что мама — не одна. А вот тетка его одна и останется такой до конца дней своих — уж больно она заносится, а других считает дерьмом под ногами. Она не имеет права так разговаривать с ним… Что он сделал? Почему она его выгнала? Оттуда и пошли его неразберихи… Ему, наверное, надо было лет этак десять шляться, как подзаборному кобелю, прежде чем жениться.

В жутком состоянии приехал он домой, Кира приготовила обед. Перед этим Игорем выпендривается, чтобы прослыть здесь прекрасной, доброй и замечательной женщиной, родным человеком…

Они ждали звонка из больницы. Доктор позвонил и сказал, чтобы ложились спать. Вот завтра — серьезный день, кризисный…

Игорь извинился, сказал, что пойдет спать — глаза на белый свет не смотрят, а завтра раненько поедет в больницу.

Митя тоже засобирался, хотя спать вовсе не хотел, но Кира сказала:

— Митя, останься на минутку…

Он присел в кресло в их старой милой столовой, которую стал забывать…

Черт с ней, пусть потешится, в конце концов, с него не убудет. Надо только взять себя в руки, потому что гадостей он услышит достаточно!

А Кира уселась удобно, приготавливаясь к длинной беседе. Она с нескрываемым интересом смотрела на него так, что Митя почувствовал вживе, как с него снимают одежку за одежкой, оставляя на публике нагишом не столько физически, сколько морально.