Митя немного взбодрился, и в телефон-автомат. Трубку в редакции взяли сразу — более взрослый женский голос.

Митя стал выплетать свою трогательную историю, почти правду, но женский голос был сух и строг: они домашних телефонов не дают.

Митя плел еще и еще — о вчерашних звонках, об Америке, о трех годах и так далее.

— У меня всего три дня, — канючил он, — и я снова улетаю, и надолго. Мне необходимо ее видеть. Неужели вы не понимаете, что я не идиотский телепоклонник? Я назову вам ее возраст, прошлый адрес… что хотите!..

Он долго еще объяснял, и женщина поверила.

Дала номер, но предупредила, что только из-за его искренности, а если… То он — непорядочный человек.

Переговоры заняли минут десять, но Митя стал обладателем номера телефона. Это было где-то в центре, судя по цифрам, хотя кто знает, как теперь тут.

Из этого же автомата позвонил Вере. Ответом были длинные гудки. Ладно. Если не дозвонится, то у него еще есть вечер. Восемь часов. Он выйдет за сигаретами или погулять с Терри…

Он бродил по городу с целью и бесцельно (но накупил Нэле всякой всячины!), и из каждого автомата звонил Вере. Отвечала та же тишина. Может быть, ребенка у них все же нет?.. Если бы был, то, наверное, с кем-нибудь все-таки присутствовал? Но себя же и изругал: кто в такую погоду, жару и полное лето держит маленького ребенка в городе?.. Тут в голову ему стукнуло, что у них заказаны билеты и через два дня они отбывают в Гагру…

У него на все — два дня, не считая сегодняшнего. Он почему-то уверился, что Вера замужем и у нее есть ребенок. Она что, обязана ждать его всю жизнь?..

Он припомнил свой последний разговор с Виктором Венедиктовичем и подумал, что все его метания сейчас по городу от будки к будке — напрасны. Скоро Митя уедет неизвестно насколько, и поэтому незачем возбуждать ни ее, ни себя.

Так поступил бы разумный человек, но не он. Ему до тьмы в глазах жаждалось хотя бы увидеть ее. На большее, при Верином замужестве и ребенке, можно не рассчитывать, она слишком прямой и честный человек. Просто увидеться… И «гуд бай, май лав, гуд бай…»

У Мити вдруг сжалось сердце. Он по своему вечному легкомыслию не задумался глубоко над тем, что сказал ему В.В. Тот ведь явно намекнул, что это не на три года.

Суровость этих фактов встала вдруг перед Митей и заслонила свет. Зачем он согласился? Какая это свобода? Ее как не было, так и не будет. А мнимая — она еще страшнее той, которой не существует явно. Зачем он вообще полез в эту непролазную чащобу? Он наверняка сломает себе хребет, уж он-то себя знает. Нет, все же он стал другим…

…Другим? горько подумал он, откуда? Если бы стал другим, не мотался бы сейчас по городу в поисках женщины, которая замужем и которую НЕЛЬЗЯ трогать! Нельзя сбивать ее с привычной жизни… И себя. Так нет! Его волочет что-то необъяснимое. И чем больше препятствий, тем страстнее ему хочется увидеть Веру!

Настроение сильно подпортилось возникшими мыслями о своей судьбе, и Митя, увидев забегаловку-стекляшку, решил какое-то время провести там.

В стекляшке было почти пусто. Барменша скучала. Один какой-то выпивоха дремал над бутылкой пива.

Митя спросил коньяку.

Барменша сонно откликнулась:

— Юбилейный…

— Ну и что? — поразился Митя.

— Дорогой, — ответила странному посетителю барменша, утеряв сонность.

— Не ваше дело, милочка! — взорвался вдруг Митя.