– А вспомните, что пишет Павел в последнем письме. Он пишет, что принял на себя чужую вину. Разве не мог он сделать это ради матери? Предполагая, что это она совершила эвтаназию. Ведь, с ее точки зрения, она хотела освободить дорогого сыночка от неизлечимо больной жены.
– Я не идиотка! Зачем мне в моем возрасте садиться в тюрьму! – закричала Влада, вскакивая. – Я ухожу отсюда. Витюша, за мной!
– Никто отсюда не выйдет, пока я не закончу, – ровным голосом проговорила Лученко. – Вы мне очень надоели, извините за прямоту… Но теперь уж, пока не выскажусь, будете сидеть.
Побледневшая Алиса попыталась было помешать бабушке выйти, но этого и не понадобилось. Та медленно повернулась и села обратно. В конференц-зале стало как будто на несколько градусов холоднее.
– Ваш сын именно так и мог думать: что ждет мою мать в тюрьме? Вы бы оттуда уже не вышли. Именно поэтому он взял вину на себя, как преданный сын.
– Но ведь это не она?.. – Голос Алисы дрожал. Даже такую бабушку, холодную и равнодушную, внучка продолжала жалеть.
– Нет. Не она. – Вера подошла к Алисе и успокаивающе погладила ее по плечу.
– Значит, это я! – саркастически расхохотался братец. Он пил уже третий бокал виски. – Мотивы? Мелодии и прелюдии? Какой у меня профит убивать мать и сажать в тюрягу папеньку?!
– Виктор, но ведь вы, кроме себя самого, никого не любите, – произнесла доктор так, словно говорила о погоде.
– А это что – преступление? – ухмыльнулся вечный тинейджер Витя.
– Вам безумно надоело видеть, – сказала Вера, не отвечая, – как умирает ваша мать. Нет, вы не сочувствовали. Вы этого не умеете. Просто это действовало вам на нервы. Ведь так?
– Да. Вы правы. Меня напрягала вся эта больничная атмосфера в доме. Что с того?
– И вы могли сделать своей матери инъекцию морфина, чтобы раз и навсегда прекратить дискомфорт «больничной атмосферы». Неужели вы никогда не думали об этом?
– Что ж, если хотите поиграть в Достоевского, получите чистосердечное признание…
– Витюша!.. – вскрикнула в ужасе бабушка Влада, прижимая ко рту платок.
– Не бойся, ба! Я тогда думал о том, что стоит ей вколоть всего лишь один укол… И в доме наступит долгожданная тишина. Думал, но не делал. Разницу улавливаете?
– У него кишка тонка, – неожиданно подбросил реплику Голембо. – Он человек трепа, а не поступка.
– Вы правы, Вячеслав Демьянович. Он не делал этого. Но суть в следующем: его отцу сказали, что укол сделал именно Виктор. И отец принял вину сына на себя.
– Как?! Кто сказал? Кто Пашеньке мог сказать такое?! – словно очнувшись, кинулась в бой Владилена.
– Об этом позже. – Вера отмахнулась от вопроса.
Старуха, закусив платок, приготовилась ловить каждое слово. Доктор кивнула Джону, тот закрыл жалюзи на окне, выключил свет и включил проектор. Все приглашенные в недоумении завертели головами.
Лученко комментировала кадры на экране:
– На определенном этапе расследования за мной наблюдали люди из Лондонского сыскного агентства, нанятые сэром Джоном. Поэтому у нас есть документальная летопись предпринятых мной шагов по «семейному делу». Тогда господин Старк еще не знал, что я делаю работу, важную и для него тоже. Он предполагал, что эта история может быть опасна для его жены. Но он ошибся. Итак, начнем. Вот я еду в клинику к Евгении Борисовне. Вот я встречаюсь с вами в кафе, Вячеслав Демьянович. Вы посылаете следить за мной свою службу безопасности. |