Почему мысль о ее желании не отпугнула его, как происходило с другими последние несколько месяцев? Почему мысль о ее желании подняла его на другой уровень?

Какая она любовница? Громкая и отзывчивая или тихая и нежная?

Так или иначе, Джексон подозревал, что они хорошо проведут время. Женщина, которая убивала так мастерски как она, могла взять все, что он дал бы ей и попросить еще. Ему не придется беспокоиться о том, причинил ли он ей боль или обидел, если грязные словечки выскользнут из его рта.

— Зараженные женщины упоминали что-нибудь о планах Шонов, когда ты опрашивал их? — спросила Ли'Ес, будто разговор об иных и не прерывался.

Разочарование охватило его.

— О чем бы ты не спросила меня, ответ останется таким же. Нет. Поняла? Нет!

Он подумал, что она скорее всего заскрежетала зубами.

— Ты упрямый, — сказала она с опечаленным… восхищенным?…вздохом. — Мне нужно подумать об этом немного больше, возможно найти другой подход. Так что тебе придется опять вздремнуть.

— Сон не поможет. Неважно что ты предпримешь, я не передумаю.

Она негромко и слегка жестоко рассмеялась.

— Ох, милый, не давай обещаний, которых не сможешь сдержать. Ты не вспомнишь этот разговор, поэтому не узнаешь, что сработает, а что нет.

— Невозможно.

Кровать качнулась. Спустя секунду, холодные, круглые аппликаторы с гелем легли на его лоб и виски. Они все вибрировали. Его руки ослабли, задрожали и потяжелели. В голову не приходило ни одного способа, как удалить их.

— Я надеялась, что до этого не дойдет.

— Что ты делаешь, Ли'Ес?

— Спокойной ночи, милый. Мы поговорим снова через несколько дней.

Вибрация переросла в пульсацию, а она, казалось, пронзила кожу и череп. Аппликаторы излучали тепло, от которого становилось все жарче… горячее. Его мысли тонули во тьме.

— Ли… — ее имя вертелось на кончике языка, дразнящий шепот раздавался в голове, но сейчас исчез. — Что случилось?

— Ш-ш-ш. Я не хотела к этому прибегать, но не могу потерпеть неудачу. Мне жаль. Просто расслабься. Все пройдет легче, если расслабишься.

Все его тело дернулось, каждую вену, мышцу и кость охватила боль. Он бы взревел, но вновь не смог управлять языком, который приклеился к верхнему небу. Смеющийся паук, толстый и безжалостный, сплел черную паутину в его разуме.

«Прекрати!» — хотел закричать Джексон. Но не смог.

Вдруг тьма разлетелась на множество вспышек, язык освободился, и он мог говорить. Но издал лишь бульканье, мучительные звуки, наполненные яростью и болью.

Затем эти вспышки слились в одну массу, которая стерла определенные кусочки его разума, как усаженная шипами мочалка с помощью очистителя для стекол оттирает грязь с окна. Не осталось ничего кроме крови.

Бульканье переросло в стон, ярость — в отчаяние. Но вскоре и это ослабло, а его тело рухнуло на матрас. Кажется, он слышал женский шепот: «Мне жаль, очень жаль», — а затем заснул, больше ничего не понимая.

— Джексон, малыш. Проснись.

Джексон пробирался сквозь плотное облако сонливости, только его отбрасывало назад снова и снова. Каждый раз, когда думал, что освободился. Он когда-либо чувствовал себя таким усталым? Таким больным?

Наконец-то ему удалось собраться, чтобы полностью очнуться и остаться. Затем просипел:

— Мне просто нужно больше времени на отдых, дорогая.

Дорогая? Слово прогремело в его голове, чужое по какой-то причине. Джексон обычно не давал ласковые прозвища женщинам.