На этого карлика, привыкнув к нему и оценив его, Эвлогий теперь смотрел с гордостью. Карлик, со своей стороны, очень привязался к Эвлогию.
— Мы, наверное, погибли! — воскликнул мальчик, вернувшись с разведки.
— Почему ты так думаешь? — остановил его Эвлогий.
— Их собралось там почти три тысячи человек. Не можем же мы их всех перебить!
— Кто знает, что мы можем сделать! Но они нам ничего не в силах сделать. Пищи у нас на несколько дней, притом остается еще ресурс — охота.
После завтрака Миц лег на сухие листья отдыхать в пещере, а Эвлогий пошел осматривать позицию. Пробираясь между каменьями, он скоро спустился на одну платформу, с которой ясно различал: дорогу в Пиу, несколько домов деревни Лавут, башню Полиньяк и Луару, протекавшую вдали и сверкавшую как стальная полоса. Везде горели огни; везде стояла стража. Он теперь понял все: его окружили и стерегли на всех выходах.
Суровый дикарь вздохнул и прошептал:
— Я могу погибнуть, но жаль, если убьют бедного ребенка Мица!
Надо ли говорить, что карлик, сын Наны, изнасилованной зверски Эвлогием, теперь вдруг сделался дорогим его сердцу; в нем он узнавал свои приметы, видел самого себя. Он был отцом, и новые чувства наполняли его грудь.
«Нет, он не струсит только потому, что придется защищать себя и своего сына!» — решил Эвлогий и вдруг страшно побледнел.
По Луаре плыла лодка. В ней сидел какой-то человек, закованный в железо, вокруг него плакало пятеро детей.
— Что это такое? — воскликнул он.
Скоро он мог различить в лодке, в оковах, крестьянина Жана Польгаста и его детей; старшему было восемь, а младшему два года. Солдаты подхватили арестанта и потащили его в лагерь. Везде вокруг огней толпились люди в пестрых одеждах; одни носили дрова, другие варили ужин, третьи расхаживали без дела и разговаривали. Эвлогий, благодаря мраку вечера, спустился еще ниже и мог очень основательно разглядеть лагерь своих врагов.
XXI
Случилось вот что. Вдова Жиро на допросе показала, что с графом в день битвы Каспара д'Эспиншаля с бандитами Канеллака были: какой-то ребенок, ей неизвестный, и крестьянин Жан Польгаст. По просьбе Канеллака Шато-Моран велел взять Жана Польгаста с семейством и доставить в лагерь.
Когда его привезли, сам великий маршал начал допрос.
— Тебя зовут Жан Польгаст? — спросил Шато-Моран и прибавил: — Эти дети — твоя семья; соседи считают тебя порядочным человеком? Надеюсь, ты поможешь правосудию?
Жан Польгаст торопливо поклонился, как можно ниже.
— Собранные мной сведения говорят, что ты знаешь, где укрывается Каспар д'Эспиншаль.
— Каспар д'Эспиншаль не сделал мне зла. Я не правосудие, и искать его не мое дело, — ответил Жан Польгаст.
— Ты ошибаешься, если так думаешь. Твоя обязанность искать его. Но прежде отвечай: знаешь ли ты и видел ли Каспара д'Эспиншаля?
— Бесспорно, я его видел и знаю.
— В таком случае, слушай же… — И Шато-Моран прочитал весь обвинительный акт против властителя замка Мессиак. Крестьянин слушал, опустив голову.
— Это черт знает, что такое! — крикнул Канеллак. — Вы, граф Шато-Моран, чересчур мягки с этим негодяем. Позвольте мне с ним потолковать: петля на шее скоро развяжет ему язык.
Жан Польгаст гордо поднял голову:
— Вы, сеньор, не получите от меня, даю вам слово, ни одного показания. Если вы, дворянин, не умели сдержать обещания, я сдержу свое.
— Обещание! Ты припоминаешь, что я обещал тебе сто палок. Делать нечего — надо сдержать обещание. — Обращаясь к Шато-Морану, Канеллак просил позволения по-своему допросить крестьянина. |