Привратник оказался непреклонен. Ни мольбы, ни просьбы Дианы на него не действовали, он не пропустил ее даже за ворота. Тогда маркиза села у ворот тюрьмы.

Прошел день, наступила ночь. Диана не сходила с места. Вдруг она вздрогнула и встала. Два тюремщика вышли из ворот.

— По крайней мере, его не заставили долго ждать, — сказал один из них, — заключен утром, приговорен вечером, а на утро и казнь!

Диана, словно привидение, предстала перед разговаривающими.

— О ком вы говорите? — спросила она.

— О маркизе де Салье, моя милая!

Маркиза ничего не ответила и побежала в Пале-Рояль. Остальное нам известно.

Толпа придворных наполняла залы Пале-Рояля. В ожидании регента разговоры вертелись исключительно вокруг одного предмета, — предстоящей казни маркиза де Салье. Большинство было возмущено тем, что одновременно с готовым пролиться потоком крови был назначен и день обручения дочери регента.

— Его высочество, регент Франции и графиня Рени! — провозгласил лакей.

Придворные стихли.

В комнату вошел Филипп, он держал за руку Виолу.

— Однако он бледен! — прошептал герцог Лараге на ухо Ришелье.

— Еще бы, — ответил Ришелье, — хотя он и высочество, но все-таки неприятно приказать рубить голову одному из своих же друзей.

Лараге проскользнул в толпу и поспешил раскланяться с только что вошедшим Жераром де Нойалем.

Филипп Орлеанский оставил Виолу Рени среди толпы придворных дам, которые обступили ее с поздравлениями, сам же пошел к придворным. Принимая поздравления с благосклонностью настоящей дочери регента, Виола беспрестанно оглядывалась кругом, как бы отыскивая кого-то в толпе. Наконец она увидала Жерара и сделала ему знак веером. Де Нойаль тотчас подошел к ней. Виола осторожно передала ему ключ и прошептала едва внятным голосом:

— Вот ключ от комнаты, где заперта Диана.

— Что надо сделать?

— Если она останется жива, то погибну я и ты вместе со мной! Настал решительный час. Ты понял меня? Ступай!

Жерар потерялся в толпе.

Де Тианж заметил эти переговоры.

Филипп Орлеанский подвел к Виоле молодого человека красивой наружности, это был граф Пьер де Куртене.

— Дочь моя, — сказал регент, — вот граф де Куртене, которого вы удостоили своим выбором. Граф, — прибавил Филипп, — вручаю вам графиню Рени, мою дочь, я отдаю вам полжизни моей, половину моего сердца.

— Ваше высочество, — ответил де Куртене, целуя Виоле руку, — я постараюсь быть достойным того сокровища, которое получаю от вас!

— Через неделю, господа, — обратился регент к придворным, — вы будете присутствовать в Пале-Рояльской капелле на бракосочетании графини Рени с герцогом Пьером де Куртене.

В это время в залу вошел виконт де Фан-Авен, его костюм был весь в пыли и в беспорядке. Он издали значительно переглянулся с де Тианжем. Пробило девять часов. К капитану гвардии подошел дежурный офицер и сказал ему что-то на ухо.

Де Тианж встал и, подойдя к регенту, тихо сказал ему:

— Ваше высочество! Какой-то монах просит позволения представиться вам.

— Что ему надо?

— Он хочет сообщить вам нечто весьма важное, ваше высочество.

— И при всех, публично?

— Да, при всех. По поводу дела маркиза де Салье, которого он сейчас исповедовал в тюрьме.

Все придворные встрепенулись. Виола спрашивала себя с беспокойством: «Что это значит?»

— И вы берете на себя труд докладывать мне о каком-то монахе, господин де Тианж? — сердито произнес Филипп.