— Ты умеешь притворяться, — скрип вдруг оборвался, а тень в круге качнулась навстречу Воробью. — Весьма полезное умение.

Воробей не шелохнулся.

— Особенно в незнакомом месте. Незнакомые места пугают.

На лоб легла тяжелая ледяная рука.

— Но любой страх можно преодолеть. Главное — найти правильный стимул. Например, голод. Ты голоден?

Лежать. Дышать неглубоко, нечасто. И губы не облизывать, как бы ни хотелось. Они стали очень сухими, эти губы. И горло тоже.

— Ты должен быть очень голоден… и очень напуган.

Пальцы вдруг вцепились в волосы и дернули. Воробей вскрикнул.

— Но тебе больше нет нужды бояться, — ласково сказал человек. — Да и кого? Брунмиги? Он тебя не тронет. Ты мне веришь? Правда?

Воробей осторожно кивнул. Ему вдруг стало жутко, как никогда прежде, разве что в те самые дни, когда он прятался в мусорной куче.

— Веришь… вера — это очень важно. А Брунмиги — добрейшее существо. Он тебя подобрал. Привел сюда. Искупал. Переодел. Тебе следовало бы поблагодарить Брунмиги за заботу.

От руки, державшей Воробья, пахло старым льдом, и еще осенней сыростью. Землей, которая скапливается в гнилых ящиках, и сама становится гнилью. Костями.

Шерстью.

От запахов этих мутило.

— Но вряд ли он дождется благодарности, — задумчиво произнес человек, отпуская Воробья.

Благодарить? Карлик — сука. И матушка Вала тоже. А этот — и подавно. Пусть себе притворяется добреньким, только выходит у него дерьмово.

Гладкий. Лощеный. Лицо тяжелое, с крупным носом и узкими губами. Волосы длинные, белые — крашеные? — и еще в косы заплетены. А на косах — бубенчики висят, фигурки всякие. И на шее бусы в три ряда. Педик что ли?

— Нойда, — возразил человек. — Колдун. Ты можешь звать меня Варгом. Вставай.

Воробей подчинился.

Теперь он видел всю комнату, которая показалась ему смутно знакомой. Не именно эта, но вообще получается, что он бывал в комнатах. Или даже жил. В какой-нибудь похожей, с окнами до потолка и люстрой-шаром. И кровать там была, и стол вот такой же, только выше… скатерть еще с бахромой.

Белой.

Влажной, как шерсть.

Воробья снова замутило.

Бежать. Быстро. Сейчас. Или скоро, но обязательно. Почему? Потому что.

— Будет вежливо, если и ты представишься, — сказал Варг, как почудилось — с насмешкой. — У тебя есть имя?

— Во… воробей.

— Это не имя. Прозвище — хорошо. Но имя тоже нужно, — он наклонился и волосы-змеи зазвенели. — Жить без имени — неприятно, уж поверь мне. И пожалуй, что я назову тебя… Джеком. Джек Воробей. Нравится? Нет? Ну, извини. Я с именами не в ладу. Но ты станешь отзываться?

И Варг крепко сжал руку. Ледяные пальцы его скользнули по запястью, обжигая холодом, но Воробей сдержал крик боли: не хватало еще слабость показать.

— Да, — ответил Воробей, поклявшись, что никогда не станет Джеком.

— Ну это мы еще посмотрим.

Кожа горела, алые черточки, линии, знаки ползли на ней, пробираясь глубже, унося частицу холода в самые кости. И Воробью хотелась выдрать их, но он не смел. И знаки гасли, а кожа возвращала прежний цвет.

— Вот и молодец. И теперь ты можешь поесть. Ты ведь хочешь есть?

— Да, — снова ответил Воробей, на сей раз правду.

Есть он хотел. Он вообще, сколько помнил себя, постоянно хотел есть.