Апраксин и еще несколько стариков из ветеранов последней войны, надев пиджаки со звенящими на груди медалями да орденами, торжественной и надменной стайкой ходили по дворам, где их охотно угощали. И неудивительно — самому-то пить было совестно, да и жены не приветствовали дневную пьянку, а тут вроде и повод каждому был соответствующий, позволяющий для бодрости и присутствия духа пропустить стопку-другую, да и разговор под угощение более откровенный и искренний.

Степанов с Ворожейкиным шли по поселковой улице, чуть отстав от них, шагал Кононыкин, задумчиво загребая кроссовками дорожную пыль. Степанов с Ворожейкиным приостановились и подождали отставшего.

— Дима, — сказал Ворожейкин, — может, и вы с нами? Саша предлагает пойти к нему.

— А чего мы у него делать будем? — буркнул Кононыкин.

— Н-ну, — с легким сомнением протянул Ворожейкин, — Посидим, поговорим. Вы нам о журналистах расскажете, о путешествиях ваших…

— Знаю я эти посиделки, — солидно возразил Дмитрий. — Дядя Саша за «томатовкой» полезет, к вечеру наберемся по самые ноздри, потом к Магометову пойдем, махан кушать будем. А утром, естественно, встать не сможем. Будем ждать, когда нас ангелы на руках понесут. Нет, мужики, не хочется!

— Молодой еще, — вздохнул Ворожейкин. — Вот кровь в вас, Дима, и играет.

— А вот интересно, — сказал Степанов, пристраиваясь к семенящему шагу Ворожейкина. — Что сейчас американцы делают? Тоже небось ведь знают про завтра.

— Чего они могут делать, — хмуро сказал Кононыкин. — Тоже, наверное, пьют. Или молятся.

— Нет, Дима, не скажите, — возразил Ворожейкин. — Все-таки развитая страна. Я бы сказал даже — высокоразвитая.

— Ага, — сказал Кононыкин. — Саранчу дефолиантами Потравить, живых мертвецов в крематориях пожечь, чтобы костями по ночам не гремели, а ангелов из зенитного комплекса «Патриот» ракетами посшибать.

— Это в вас неверие в человеческое могущество говорит, — сказал Ворожейкин. — И вообще, вся беда России заключается в том, что мы в душе своей атеисты. Нету в нас искренней веры.

— Поэтому я и сказал, что они там скорее всего молятся, — хмыкнул Кононыкин. — Не думаете же вы, Ни-канор Гервасьевич, что они попытаются сопротивляться неизбежному? Это больше нашим подходит, американцы народ богобоязненный, они каяться станут.

— Нет, все-таки это несправедливо, — вздохнул Ворожейкин. — Если Он наделил нас свободой воли, то по какому праву судит теперь?

— Вот, — подхватил Дмитрий. — Это в вас российский демократ проснулся. По какому праву? Кто виноват? Давайте по совести разберемся! Не пылите, Николай Гервасьевич. Он будет судить нас по праву сильного. По какому праву русские в Афган лезли? По какому праву американцы да НАТО разборки с Ираком и Сербией устраивали? Да ни по какому. Просто сильнее были. И нам на возражения пуштун да афганцев большой прибор положить было. Не так? А НАТО вообще прямо заявило: кого хотим, того и будем бомбить. А теперь, когда за нас самих взялись, взвыли — по какому праву, за что? Да за грехи наши! По праву создателя!

— Да какие у нас грехи, — вздохнул мрачный Степанов.