Эльфы без лишних слов подошли и стремительно заняли положенные места. Сразу четыре пары рук вцепились в хрипло дышащего Линнувиэля и вопросительно повернулись в сторону побледневшей Гончей. Они еще не знали, на что соглашаются, но были готовы на все, чтобы сохранить Линнувиэлю жизнь. Слишком мало хороших магов осталось у темного народа. И еще меньше — хранителей. И за потерю одного владыка с них потом обязательно спросит.

— Хорошо, — сглотнула Гончая. — Попробуем его вытащить. Но, если у меня не получится, не обессудьте.

— Давай, — неожиданно кивнул Сартас. — У него все равно нет шансов. Делай, что задумал, и не оглядывайся — мы не станем мешать. Слово.

— Признание, однако, — невесело улыбнулась Белка.

После чего стянула перчатки и обхватила голову умирающего эльфа руками — так, что левая ладонь легла ему на затылок, а правая коснулась покрытого испариной лба. Затем склонилась к его бескровным губам, на мгновение замерла, будто перед прыжком в холодную воду, и едва слышно выдохнула:

— Ли-иннувиэ-эль…

Перворожденные одновременно вздрогнули.

— Ли-иннувиэ-эль… — пропела она чуть громче.

Ласково, будто звала домой дорогого сердцу мужчину. Настойчиво, трепетно. Звала так, что невозможно не откликнуться, но… Ничего не случилось. Гончая немного осмелела и снова заговорила. Таким мягким вибрирующим голосом, что у перворожденных невольно дернулись руки и нервно застучали потревоженные сердца.

— Линнувиэль, ты меня слышишь?

Затем — короткая пауза. И снова:

— Линнувиэль, вернись…

С изящных пальчиков Белки сорвалось несколько изумрудных искорок, чувствительно кольнувших прохладную кожу эльфа и на мгновение осветивших рассыпавшуюся под ней полупрозрачную сетку вен. И молодой хранитель наконец дрогнул. Точно так же, как неверяще дрогнули перворожденные, которых тоже зацепило этой странной магией.

Гончая слабо улыбнулась и, найдя нужный тембр, позвала еще раз, но уже требовательнее и настойчивее:

— Линнувиэль, вернись. Ты слышишь?

Тишина.

— Вернись, эльф, еще не время. Ты мне нужен, хранитель.

И снова — гнетущее молчание.

— Услышь меня, остроухий… Возвращайся к свету. Ты помнишь его? Помнишь, как светит солнце? Как шелестит трава поутру и поет ивовая лурска? Помнишь рассвет над священной рощей? Неужели ты не хочешь встретить его снова? Линнувиэль?

С губ хранителя сорвался короткий вздох, больше похожий на стон, его ресницы затрепетали, пальцы непроизвольно сжались, а ноздри шумно раздулись, старательно ища источник будоражащего разум запаха, от которого быстрее бежала по венам кровь и учащалось сердцебиение. К нему хотелось идти, хотелось стремиться к этому чуду, хотелось дышать им еще и еще, наслаждаясь каждым мгновением.

И он неуверенно качнулся навстречу.

— Я жду тебя, Линнувиэль, — шепнула Белка, почти касаясь его губ.

«Зачем?» — едва слышно откликнулась чужая мысль.

— Потому что я так хочу.

«Кто ты?»

— Приди и узнаешь. Ты же хочешь понять? Чувствуешь, как сильно бьется сердце? Тогда поверь: сейчас не твое время. Ты должен вернуться.

«Белик?!»

— О да. Ты все еще жив, эльф, и я не пущу тебя на ту сторону. Иди ко мне. Возвращайся…

Она говорила и говорила, крохотными шажками выводя его душу из мрака. Линнувиэль будто просыпался от долгого сна, инстинктивно тянулся к ней и все быстрее шел навстречу самому восхитительному запаху, который только знал в своей жизни, — запаху эльфийского меда, щедро приправленному ароматом смертельной угрозы.