На рассвете часовой прогнал его с бруствера. Подошёл и толкнул штыком в каблук:

– Слезай-ка, дядя. Эта пуля тебе трибуналом не зачтётся. – И кивнул в чёрное поле за бруствером.

– Это верно, сынок, – сказал ему Турчин.

И часовой неожиданно улыбнулся и, порывшись за отворотом шинели, достал кисет и протянул ему:

– Угощайтесь.

Турчин от закрутки не отказался, понял, заглянув под глубоко надвинутую каску часового, что парню хочется поговорить. Через несколько часов атака. Боится. Обычное дело на передовой.

– Первая? – спросил Турчин, закуривая.

– Первая, – признался часовой.

– Ничего. Страшно только до окопов добежать. Стариков держись. Бывалые во взводе есть?

– Есть. Дядя Кузьма, Иван Гаврилыч, дядя Сидор Сороковетов…

– Ну вот их и держись. Что они делают, то и сам выполняй.

Часовой задумчиво кивнул.

– Вы второй волной пойдёте, а это уже не так страшно.

– А вас за что? – неожиданно спросил часовой. – Под трибунал – за что? Натворили чего-нибудь?

– Натворил… – усмехнулся Турчин.

– А хотите, я вам свою порцию водки отдам? Нам же, говорят, перед атакой, водку раздавать будут? А я не пью. Меня от водки мутит.

– Э, брат, да той водкой пьян не напьёшься.

– Всё равно, не хочу. Чтобы не говорили потом, что спьяну осмелел.

– Тогда вот что: поделись водкой с тем, с кем в бой пойдёшь.

– Вы правы, – согласился часовой.

– А скажи, ротный ваш, старший лейтенант…

– Воронцов, – будто невзначай оборонённое подхватил часовой.

И Турчин спросил часового, давно ли старший лейтенант Воронцов командует ротой? Часовой пожал плечами, сказал, что он из последнего пополнения, а старший лейтенант ротой командует давно, потому что все старики его уважают.

– Говорят, с сорок первого воюет. А вот сколько командует ротой, не знаю.

– Бывалый командир.

Часовой кивнул.

На рассвете Турчин увидел командира гвардейской роты. Это был Воронцов. Они нос к носу столкнулись в тесной траншее и некоторое мгновение смотрели в глаза друг другу. Турчин понял, что Воронцов узнал его.

Рядом с ним бежали Фоминых, Терентьев, Рыкун. За ними ещё несколько человек.

– Не отставать! – крикнул Турчин, оглянувшись на отделение.

Он увидел лица штрафников: бледные, искажённые гримасой решительности и готовности принять всё, что пошлёт судьба. Точно так же, понял он, выглядел и он.

Штрафбат – коммуна смертников. Все равны. Все – серенькие, как полевые мыши. И винтовки у всех одинаковые. И гимнастёрки б/у. И всем одинаково налили сто граммов «подъёмных».

Фоминых старался бежать рядом, плечом к плечу. Этому ничего не страшно. Этот пережил всё. Капитан, из кадровых. Воевал с сорок второго. Командовал стрелковым батальоном. Год назад, под Хотынцом, с двумя ротами своего батальона оказался в окружении. Ранило. Очнулся в плену. Когда зажила нога, бежал. Попал в партизанский отряд. Командовал взводом подрывников. Однажды, возвращаясь с задания на партизанскую базу, взвод наскочил на отряд каминцев. Каминцы начали их преследовать, небольшую группу отбили от взвода, загнали в болото. Снова – плен. И снова бежал. Его спасли полицейские, два брата из отряда местной самообороны.