После того как разнесли канистры с водкой, по цепи передали:

– Первым встает отдельный штрафной. Поротно.

Так и понеслось в предутреннюю темень с одного фланга на другой:

– Первым… штрафной… поротно…

Водку выдали всем, и штрафным, и гвардейцам. Пили из котелков, из плоских трофейных кружек. Крякали кто от удовольствия, кто просто так, а кто, желая подавить навалившийся страх, разогнать его по краям души, придавить хоть кружкой водки. Утирались рукавом, нюхали обкусанные сухари. Кто балагурил, а кто сосредоточенно молчал.

Прибежал запыхавшийся связной. Сложив ладонь ковшиком, в несколько приёмов, доложил:

– Приказ комбата: наступать вторым эшелоном… Вот письменное подтверждение… – И связной протянул вчетверо сложенный листок, вырванный из блокнота капитана Солодовникова.

Значит, что-то произошло в штабе полка или дивизии, понял Воронцов, не так же просто уломал Андрей Ильич майора Лавренова идти батальону вслед за штрафниками. А с другой стороны, что такое второй эшелон при таком наступлении? Если немецкие огневые подавлены, то первую линию батальон, возможно, пройдёт второй волной. Если не подавлены, то штрафбат весь ляжет перед первой же траншеей. А если и удалось артиллеристам основательно разрушить первую и даже вторую линию немецких траншей, то третью и штрафникам, и гвардейцам всё равно придётся брать вместе. Но кто же окоротил Лавренова? Интересно, знает ли Лавренов, что Воронцов под подозрением? Конечно, знает. Поэтому так сдержанно ведёт себя в его присутствии.

После того как капитан Солодовников сошёлся со старшим лейтенантом медицинской службы Игнатьевой, в полку конечно же сразу заговорили, что комбат-3 увёл у командира полка фронтовую подругу. Нашлись острословы, которые начали посмеиваться над «пострадавшим» и «брошенным», отыскались конечно же и доброхоты, которые донесли эти байки до ушей майора Лавренова.

Однажды командир полка вызвал к себе Воронцова. Расспросил о делах в роте, о том, что пишут из дома. Но в глазах его стыло другое.

Чай майору Лавренову носила уже другая военнослужащая, помоложе Веры Ивановны, да и званием поскромнее. Когда приступили к чаю, Лавренов сразу и спросил о главном: что знает он о том, что произошло зимой во время неудачного наступления к шоссе с санитарной ротой и командиром роты старшим лейтенантом медицинской службы Игнатьевой?

Воронцов сухо и немногословно пересказал своё донесение трёхмесячной давности. Память у него, несмотря на контузию, была хорошая. Разговор произошёл как раз накануне рейда в Чернавичскую пущу. Ничего лишнего о Вере Ивановне Воронцов майору Лавренову не сказал. Обнаружил, мол, её и санитаров в овраге, где они прятали раненых, что Игнатьева была ранена и передвигаться самостоятельно не могла, а потому была вывезена на санях. Тогда майор Лавренов быстро прервал разговор. Больше на чай Воронцова он не приглашал. Ни отпуска, ни обещанную звезду на погоны за удачно проведённую операцию в Чернавичской пуще Воронцов тоже не получил. Да и наградные листы на всех участников и отличившихся в операции где-то потерялись. Комбат пояснил это коротко: герои, мол, в Третьем батальоне Лавренову не нужны. А сам Лавренов молчал, как будто и не было никакого рейда через линию фронта и представлений на погибших и отличившихся…

Вскоре началась подготовка к наступлению. Полк побатальонно отводили в тыловой район и обкатывали на танках и самоходках, обучали действиям в наступлении в лесистой местности. Отрабатывали ближний бой в условиях сельских и городских построек.