Только тогда я осознала, что для него, молодого мужчины, я была чем-то вроде престарелой тетушки, с которой он был обязан спать и проявлять к ней надлежащие знаки внимания.

Однако все эти мысли пришли после, а тогда я была безумно счастлива.

Мы выехали из Винчестера и к полудню прибыли в Лондон. Пышная процессия, состоявшая из самой высшей знати Испании и Англии, показалась на Лондонском мосту. Толпы народа встречали нас приветственными возгласами. На людей, наверное, произвели особенное впечатление девяносто семь сундучков – каждый длиною в ярд – с золотыми слитками, которые Филип привез в качестве подарка.

Затем мы проследовали в Уайтхолл, где состоялась торжественная церемония в честь принца Филипа. Она была несколько сокращена из-за траура по герцогу Норфолку. Бедный Норфолк! В годы правления моего отца он чудом избежал казни, просидев чуть ли не полжизни в Тауэре, а когда я выпустила его на свободу, он уже был не тот. Незадолго перед смертью ему пришлось пережить поражение от мятежников Уайятта, против которых он выступил с малочисленным отрядом гвардейцев. Норфолк был настоящим другом и заслужил, чтобы память о нем сохранилась в наших сердцах.

В Виндзоре Филипу был вручен орден Подвязки со всеми полагающимися почестями.

Я была влюблена как девчонка, стараясь угодить ему чем только возможно. Наверное, со стороны это выглядело смешно, но что делать, если мне выпало счастье любить не в юности, а в довольно преклонные годы, после стольких испытаний, через которые мне пришлось пройти.

Я хотела, чтобы Филип был коронован. Ренар тоже считал это важным со всех точек зрения.

– Он должен получить надлежащий статус, – говорил посол, – к тому же это и вам облегчит жизнь – часть вашего тяжкого бремени ляжет на его плечи.

– Я только об этом и мечтаю, – воскликнула я, решив тут же переговорить с Советом.

Но Совет воспринял мое предложение без особого энтузиазма. Гардинер заявил, что «народ это плохо воспримет».

– Но я – королева, и мое желание что-то значит, – сказала я. – Я желаю сохранить традиции моего отца.

– То было совсем другое время, – возразил Гардинер, – тогда люди не посмели бы восстать, как это случилось с Уайяттом. Да и ваша сестра…

– Знаю, вы хотели бы убрать ее, но я не позволю. Она не имеет отношения к заговору. И я уверена, что мои подданные положительно отнесутся к тому, что мой супруг помогает мне в управлении страной.

– Еще рано, – заметил Гардинер, – надо подождать, пока улягутся страсти.

Подождать не значило отказаться от коронации, и я согласилась на компромисс.

Он оказался прав – народ, с огромным энтузиазмом встречавший пышные церемонии, сопровождавшие приезд Филипа с многочисленной свитой, вскоре начал проявлять враждебность к чужестранцам, и особенно к испанцам. Пошли разговоры, что на улицах Лондона испанцев больше, чем местных жителей. И вот уже был выброшен лозунг: «Англия для англичан! Нам не нужны иностранцы!» Обстановка накалялась – богатые испанцы вызывали зависть у горожан, мальчишки бегали за ними, дразня и забрасывая камнями, то и дело возникали ссоры, кончавшиеся потасовками. В результате испанцы стали бояться в одиночку ходить по улицам – их не только били, но и грабили.

Мне было стыдно за своих соотечественников, но Филипа, казалось, это не трогало – он по-прежнему оставался вежливым и невозмутимым. Я предложила ему английских придворных и слуг, но он не расстался с собственным двором, а взял дополнительно двух слуг-англичан, содержание которых стоило ему недешево, однако он ни слова не сказал по этому поводу.