Откуда мне было знать, что каждое мое слово тут же передавалось Анне!

Глубоко оскорбленная, я говорила, что есть только одна принцесса Уэльская и другой быть не может. Что я рождена в законном браке, а незаконнорожденная дочь – не в счет. Но если бы я говорила это только себе и про себя…

Пробыв несколько недель во дворце, я была отправлена к себе в Болье, где оставалась графиня.

Она встретила меня со слезами на глазах, и я упала к ней в объятия, пытаясь сквозь рыдания рассказать, сколько мне пришлось пережить.

– Ее назвали принцессой Англии! – повторяла я в отчаянии. – Скажите, графиня, что это значит?

Леди Солсбери ничего не ответила – она слишком хорошо знала, чем это может для меня обернуться.

Но рядом с ней мне было все-таки легче. Я пыталась снова заняться науками и музыкой, согретая ее добротой. Ласково гладя меня по голове, графиня успокаивала меня, как могла, но в глазах ее я видела настороженность и тревогу.

Вскоре к нам прибыли сэр Джон и его жена, леди Хасси. Он был назначен камергером моего двора, а она – придворной дамой.

Графиню это обеспокоило, потому что сэр Джон был одним из самых преданных слуг Его Величества. Похоже, король направил его ко мне, узнав о том, что я наговорила по поводу новой принцессы. Видимо, Анна убедила его в том, что от меня исходит опасность, и Хасси надлежало следить за мной и леди Солсбери. Она была представительницей рода Плантагенетов и матерью Реджинальда, который открыто высказал королю все, что думает по поводу его разрыва с моей матерью.

Хасси был старым другом Тюдоров, сражавшимся на стороне моего деда, когда тот отнял трон у Плантагенетов. После прихода к власти Генриха VII он стал королевским инспектором, следившим за взиманием налогов. Мой отец, унаследовав корону, первым делом решил завоевать расположение подданных, обрушившись на тех, кто обложил народ непосильной данью. Он казнил Дадли и Эмпсона, но Хасси, который был непосредственно связан с ними, решил пощадить, справедливо полагая, что таким образом приобретет верного и послушного слугу. Он даже даровал ему земли в Линкольншире, и с тех пор сэр Джон служил ему, как верный пес. Он был уже стар, но его опыт придворных интриг и связи очень пригодились отцу в деле о разводе.

И вот Хасси появился у нас в качестве камергера при моем дворе. Прежде всего он должен был сообщить мне неприятную, хотя и не совсем неожиданную новость – решение Совета.

Я видела, что Хасси чувствует себя неловко, не решаясь произнести первую фразу. Мне даже показалось, что в его глазах промелькнуло сочувствие, когда он, сделав над собой усилие, все-таки проговорил:

– Миледи, я с глубочайшим сожалением должен выполнить данное мне поручение и сообщить вам…

– Так сообщайте, – перебила я его.

– Совет решил, что вас больше не следует называть Ваше Высочество.

– Почему же?

– Потому что отныне вы более не принцесса.

– Весьма любопытно! – воскликнула я. – Родная дочь короля не является принцессой Англии? Как прикажете это понимать?

– Дело в том, миледи, что… ввиду недействительности брака Его Величества с Катариной Арагонской, принцессой Испании, вы более не можете именоваться принцессой Англии. Нам запрещено, миледи, называть вас принцессой.

– Я не верю. Покажите мне официальный документ.

Он протянул мне бумагу, где черным по белому было написано, что меня следует называть леди Мария. Другими словами, принцессой теперь стала эта незаконнорожденная, на крестинах которой я присутствовала!

Хасси поклонился и направился к двери, сказав, что пошлет за графиней Солсбери.