И начал отворачиваться.

– Она здесь, – крикнул ему вслед Лотар, и судебный пристав снова повернулся к нему.

– Она здесь, – повторил Лотар. – Это ее машина. Она приехала сама, верно?

Пристав опустил глаза и пожал плечами, но Виллем пробормотал:

– Да, она здесь, ждет в моем кабинете.

Лотар отвернулся от группы и пошел по причалу; его тяжелые кожаные брюки шуршали, а кулаки он по-прежнему сжимал, словно готовясь к драке. У причала его ждала возбужденная толпа фабричных рабочих.

– Что случилось, баас? – спрашивали они. – Нам не дают работать. Что нам делать, оу баас?

– Ждите, – резко приказал Лотар. – Я все улажу.

– Мы получим жалованье, баас? У нас дети.

– Вам заплатят, – ответил Лотар. – Обещаю.

Это обещание он не сможет выполнить, если не продаст рыбу; Лотар протолкался через толпу и направился за угол фабрики к кабинету управляющего.

«Даймлер» стоял у двери конторы. К его переднему крылу прислонился мальчик. Было заметно, что он зол и ему скучно. Примерно на год старше Манфреда, но примерно на дюйм ниже; тело у него было более стройным и ладным. Одет мальчик был в белый пиджак, слегка выгоревший, и модные широкие штаны из серой фланели – слишком модные для юнца его возраста. В нем чувствовалось врожденное изящество, и он был красив, как девочка, с безупречной кожей и темно-синими глазами.

Лотар при виде его застыл и, не сдержавшись, сказал:

– Шаса!

Мальчик быстро выпрямился и отбросил со лба прядь темных волос.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – спросил он, и, несмотря на тон, в темно-синих глазах засветился интерес; мальчик смотрел на Лотара не мигая, почти взрослым уверенным взглядом.

Лотар мог бы дать сотни ответов, и все они теснились у него на устах: когда-то, много лет назад, я спас тебя и твою мать от смерти в пустыне… Я кормил тебя и возил на луке седла, когда ты был младенцем… Я любил тебя почти так же сильно, как когда-то любил твою мать… Ты брат Манфреда, сводный брат моего сына… Я узнал бы тебя повсюду, сколько бы ни прошло времени…

Но вместо всего этого он сказал:

– Шаса по-бушменски значит «хорошая вода». Это самое драгоценное вещество в мире бушменов.

– Верно, – кивнул Шаса Кортни. Этот человек его заинтересовал. В нем чувствовалась сдержанная ярость, жестокость, неисчерпаемая сила, а глаза были необычного цвета, почти желтые, как у кошки. – Вы правы. Это бушменское имя, а крещен я Мишелем. Французское имя. Моя мама француженка.

– Где она? – спросил Лотар. Шаса посмотрел на дверь конторы.

– Она не хочет, чтобы ей мешали, – предупредил он, но Лотар Деларей прошел мимо него, так близко, что Шаса почуял рыбный запах и увидел на загорелой коже мелкие чешуйки.

– Вам лучше постучать, – понизил голос Шаса, но Лотар не обратил на его слова внимания и распахнул дверь так, что та отлетела на петлях. Он стоял в проеме, и Шаса мог видеть мимо него. Его мать встала с высокого стула с прямой спинкой, стоявшего у окна, и повернулась к двери.

Она стройна, как девочка, желтое крепдешиновое платье прикрывает маленькие, модно приподнятые груди и узким поясом собрано на бедрах. Шляпка с узкими полями чуть сдвинута назад и покрывает густые темные волосы. Глаза у матери огромные, почти черные.

Она казалась очень молодой, ненамного старше сына, пока не подняла голову и не показала жесткую, уверенную линию подбородка; ресницы тоже поднялись, и в темной глубине глаз загорелись огоньки цвета меда. Мало у кого из знакомых Лотару мужчин был такой грозный вид.

Они молча смотрели друг на друга, оценивая перемены, произошедшие с их последней встречи.